Бухта командора
Шрифт:
Сначала мне показалось: вода носит среди причудливых каменных фигур елочные игрушки. Ветер сорвал их на берегу, унес в море, игрушки утонули, и теперь течение движет их.
Одну за другой я узнавал рыб.
Вот прошли высокие, похожие на каски пожарников щетинозубы — желтые бока разрисованы черными полосами. Серые с голубыми точками сераниды, серебристо-желтые кахи, черная-пречерная негрито с двумя узкими неоновыми полосками — рыбы переходили с места на место, выискивая среди кораллов еду.
Стайкой проплыли голубые хирурги — на хвосте у каждого костяные лезвия
Красная рыба-белка появилась из-под развесистого камня, вытаращила большие выпуклые глаза, вильнула раздвоенным хвостом и снова скрылась.
Два бледно-зеленых попугая деловито общипывали коралловую ветвь. Они висели головами вниз и — крак! крак! — обламывали кусочки коралла массивными изогнутыми клювами.
Около них в надежде поживиться вертелась мелочь: желто-синие кардиналы, фиолетово-оранжевые лоретто, черно-голубые хромисы… Все они суетились, толкали друг друга, бросались на каждый кусочек, упавший изо рта попугая.
Низко, у самого дна, проследовал светло-коричневый с черными точками кузовок, смешная рыбка — маленький сундучок, из которого торчат хвост, плавники да пара внимательных незлобивых глаз.
Вдали над покатыми верхушками оранжевых кораллов-мозговиков появились длинные голубые тени: какие-то хищники не торопясь шли на добычу. Словно ветер подхватил разноцветных рыбок, закружил, завертел, унес. Риф опустел, рыбы исчезли.
Голубые тени пропали, и — как в кино один кадр незаметно для глаза сменяет другой — все пространство между каменными деревьями снова наполнилось веселой суетой. Красные, оранжевые, голубые рыбешки продолжили свое движение: попугаи принялись ломать коралл, рыбья мелочь около них — ловить крошки, голубые хирурги, поблескивая ножами, — сбиваться в стаю.
Из-под коралловой ветки снова выплыла рыба-белка и уставилась на меня.
Так вот он какой — настоящий живой риф! Вот она какая — заповедная страна кораллов!
С этого дня я стал постоянным ее посетителем.
ПАКО
Со стороны берега риф был пологий, обломки его, мельчая, переходили в песок. Здесь было светло и тихо. Вместо разноцветной карусели рыб и буйства коралловых красок спокойный, серый цвет. Ровная как доска поверхность дна, лишь кое-где холмики — их оставили, пробираясь в песке, моллюски.
Я решил раскопать один холмик и плыл к нему, когда внимание мое привлекло странное пятно.
Кто-то обронил на дно сковородку! Вот припорошенная песком ее ручка, вот и она сама — хорошо угадываются круглые края…
Коричневая тень возникла слева от меня, что-то стремительно пронеслось сверху вниз и ударило в сковородку. И тогда случилось неожиданное. Песок разлетелся как от взрыва, в дымном сером облаке показались очертания круглого плоского тела: большой скат, неистово размахивая плетью-хвостом, взлетел вверх, кинулся в сторону и повис, натянув белый шнур. В рыбу попал гарпун.
Я повернулся в ту сторону, откуда был сделан выстрел. Опустив голову и торопливо подбирая шнур, в воде висел мальчишка, смуглый, почти черный, одетый в рваную рубаху и трусы. На его ногах болтались разной величины и разного цвета ласты.
В два гребка я приблизился к нему и, не говоря ни слова, тоже ухватился за шнур.
Вдвоем мы едва удерживали рыбину.
Про острый шип на хвосте, которым скат может нанести глубокую рану, мальчишка, очевидно, знал: всякий раз, когда скат, описывая вокруг нас круги, приближался, он начинал торопливо отпускать шнур и что-то невнятно взахлеб выкрикивал, предупреждая меня.
Гарпун пробил жабры, и скат быстро терял силы. Когда он совсем перестал биться и повис на шнуре, мальчишка проворно поволок его к берегу.
Я поплыл следом. Мы вдвоем вытащили ската на берег и сели рядом. Мальчишка снял ласты.
У него была большая голова с маленьким прямым носом и плотно свитыми курчавыми волосами. К правой ноге привязан нож с самодельной рукоятью.
— Как… тебя… зовут, — спросил я, собирая по крупицам свои знания испанского языка.
— Пако, — ответил он и нараспев добавил: — Франциско.
Это было все, что мы сказали друг другу. Но в этот час я приобрел друга, который целый месяц исправно делил со мной все радости и невзгоды.
ДИАДЕМЫ
Первая беда не заставила себя долго ждать. Мне вздумалось полезть в воду не там, где мы с Пако делали это обычно, — на песчаном берегу против деревни, а левее, за стоянкой лодок, где из моря выходила узкой полосой скала себорукко.
Здесь было много ежей-диадем. Они были похожи на звезды. И еще на подушечки, утыканные иголками. Ежи сидели в выбоинах и ямках. Черные, тонкие их лучи торчали над серым камнем, как пучки волос.
Был вечер. И был накат. Тяжелые низкие волны приходили на отлогий берег, отступали, оставляя между волчьими клыками блестящие разорванные лужи.
Я полез.
Мутная, темная вода захлестнула колени. Еще один шаг. Кончик ласты зацепился, вода толкнула, потеряв равновесие, я упал и оперся рукой о камень.
Острая, дикая боль!
Падая, я опустил под воду вторую руку. Еще укол! Сотни электрических искр вошли в ладонь.
Сжав зубы, завывая от боли, я выскочил из воды и побежал к дому. В пальцах черными смоляными точками рябили обломки игл. Вокруг каждой медленно расплывалось белое кольцо, пальцы немели. Тупая боль поднималась вверх по руке.
Я добежал до хижины и стал судорожно рыться в чемодане, отыскивая иголку, чтобы как можно скорее выковырять обломки. Руки тряслись — никак не отыскать!
Я побежал к Пако.
Он сидел на деревянном стуле около дощатой хижины, крытой пальмовыми листьями, и, водя пальцем по странице, читал книгу. Я знаками показал израненные руки и знаками объяснил ему, что ищу иглу.
Пако покачал головой. Он поднял ладонь, растопырил пальцы и начал легонько постукивать ими.
«Надо стучать пальцами, и обломки выйдут сами!» — втолковывал он мне. Взяв мою руку в ладони, он показал, как раздуются и опухнут пальцы, если я вздумаю ковырять их иглой.