Буканьер
Шрифт:
— Шутка, — пояснил я.
— А-а-а... — понимающе закивали буканьеры.
Мы и в самом деле приближались к Сан-Фелипе. Порой с дороги просматривался вид на море, далёкие маленькие домики и каменный форт, и чем ближе мы подъезжали, тем сильнее приходилось нервничать. Начали попадаться прохожие, впрочем, на нас внимания особо не обращали, только один старичок, едущий верхом на старенькой кляче, приложил руку к шляпе.
— Buenas noches, se~nores, — сказал он.
— Buenas noches, — отозвался я.
Он проехал мимо,
— Больше ни слова по-французски, se~nores, — сказал я каждому.
— Си, синьор эль капитан, — с жутким акцентом осклабился Шон.
Мы наконец доехали до ещё одной развилки, только в этот раз две дороги сливались в одну, ведущую в Сан-Фелипе. Крыши города уже виднелись вдалеке, и можно было расслышать звон колоколов, доносящийся с церкви апостола Филиппа. Другой церкви в городе с таким названием и быть не могло.
Блестящее в закатных лучах море переливалось и искрилось, и я мог даже разглядеть белые пятнышки парусов на горизонте и качающиеся скорлупки на рейде. Вечерний бриз поднимал на воде мелкую рябь, гнал волну прочь от берегов Испаньолы, в открытое море, и я чувствовал, как этот же бриз тянет меня туда.
— Вот и нужный поворот, ети его мать, — тихо буркнул Рябой.
Мы повернули. Ехать теперь приходилось вдоль берега, скрытого за широкой полосой густого прибрежного леса. До нас доносился размеренный и успокаивающий шум прибоя, который словно шептал нам, что мы почти у цели, мы близко. Нужная бухта должна быть где-нибудь поблизости. Осталось только её найти. И, желательно, до наступления ночи. Мы и так подзадержались, свернув на неверную дорогу.
— Ух-х-х... Как же я нажрусь по возвращению, — протянул Жак.
Я покосился на него.
— А потом к Жанетт в гости, хе-хе... — Рябой растянул губы в сальной ухмылке, предвкушая грядущие радости жизни.
— Так она же одноглазая, — подал голос сзади Робер.
— Ну и что? — вскинулся Жак.
— Кончайте болтать, — сказал я. — Не надо тут на французском болтать, говорю же.
— Да ладно тебе, нету здесь никого, все уже по домам сидят, — возразил Рябой. — Чересчур ты сильно осторожничаешь.
В чём-то Рябой был на самом деле прав. Опускались сумерки, и все добропорядочные граждане спешили по домам, к тёплому очагу, в объятия любимой женщины. По дорогам сейчас шлялась только всякая сволочь вроде нас.
— Успеть бы до темноты, — сказал Шон. — Эй, долго нам ещё ехать?
— Чёрт его знает, — пожал плечами Рябой.
— А если не успеем? Скоро уже и дорогу видно не будет! — сказал Шон.
— Сказал же, не знаю я! — огрызнулся Жак.
— Если что, вон, в лесок телеги затащим, — произнёс я. — Подождут до утра-то хоть?
— Лучше не опаздывать, — буркнул Жак.
— Понятное дело, — сказал я. — Кто там ждать-то будет? С кем условились?
— Исхак с ними отдельно договаривался, не знаю я. Наше дело — груз отбить и доставить, остальное уже не наша забота, — сказал Рябой.
Я вспомнил, что обещал вечером посмотреть рану Эмильена. А раз обещал — надо выполнять, тем более, пока не стемнело окончательно, так что я поднялся на облучке, прошёл прямо по мешкам с порохом и уселся рядом с раненым.
— Ну, ты как? — спросил я. — Рану заголяй.
По-хорошему, нужно было бы смочить её водой, чтобы не отрывать засохшую корку. Но воды не было, так что пришлось полить бинты остатками рома, за что меня тут же захотели побить.
— Терпимо, — ответил Эмильен.
Он выглядел уже чуть лучше, нежели днём, но всё равно была заметна его бледность, даже в сумерках. Я принялся разматывать повязку, аккуратно поливая те места, в которых повязка прилипла к коже особенно крепко.
— Интересно ты лечишь, конечно, — хмыкнул Робер, наблюдающий за моими действиями с соседней телеги. — Я думал, ром надо внутрь лить, ха-ха-ха!
Очень смешно, да. Я осмотрел рану и шов. Выглядела рана не очень, по всей руке растёкся жуткий синяк, она опухла, но хотя бы гноя видно не было. Осмотром я остался удовлетворён, но на всякий случай снова продезинфицировал рану с обеих сторон.
— Заспиртовать меня решил? — слабо хохотнул Эмильен.
— Шутишь, значит, жить будешь, — улыбнулся я. — Давай второй рукав сюда, надо снова забинтовать.
— Такую рубаху мне испортил, — протянул он.
—Выживешь — я тебе две рубахи куплю, — хмыкнул я, отрезая и второй рукав.
Я быстро забинтовал его плечо, завязал, критически осмотрел результат.
— Завтра надо ещё разок посмотреть, — сказал я.
— С тобой так рубах не напасёшься, — опасливо произнёс Эмильен.
— Рубах у тебя много будет, а новой руки — нет, — возразил я.
— Странно ты лечишь, московит, — сказал Робер. — Обычно — раз, деревяшку в зубы, рома внутрь — хлоп, ножовкой — чик, прижгли, замотали, следующий. А ты чего-то мудришь, поливаешь, мотаешь...
— А ты что, против, что ли? — спросил я. — Ты бы к кому лучше пошёл, к мяснику, который бы тебе руку просто так отпластал, или к врачу, который бы тебе рану заштопал и залечил?
— К дохтуру, конечно, так ведь и они больше пилят, — хмыкнул буканьер. — Чтобы заражение не пошло. Бывает и вовсе — с пальцев начинают, а потом раз за разом, до самого плеча. Видал я таких бедолаг.
— Руки надо мыть, прежде чем в раны лезть, — тихо буркнул я.
— О, вроде вот это место, — послышался голос Рябого.
Я обернулся. С дороги к берегу уходила небольшая тропинка, прикрытая низко свисающими ветками, а на самом берегу высились две скалы, надёжно укрывая бухту от ветров. Где-то там, за деревьями, виднелся маленький мерцающий огонёк костра, почти незаметный, если не приглядываться. Все пассажиры, кроме Эмильена, спрыгнули со своих мест.