Букет белых эустом
Шрифт:
Людмила Михайловна то кричала на дочь: «Это что же такое ты устроила, что из дома стыдно выйти!», то рыдала, причитая: «Говорят, не в свои сани не садись. Вот полезла в калашный ряд, а люди и позавидовали, порчу навели».
Кира жила как в полусне, всё происходящее казалось дурным наваждением — надо проснуться, и морок пройдёт — вернётся Кирилл, скажет, что разобрался, и они снова будут вместе. Ведь не может это безумие тянуться вечно!
Как-то к Кире во дворе подошла живущая с Зотовыми в одном доме врач из консультации и стала расспрашивать, чем была продиктована необходимость кесарева, Кира ничего не могла объяснить.
— Вот, Ирина Евгеньевна, у меня справка есть, —
— Ничего не понимаю! — гинеколог внимательно читала выписку из истории болезни. — Если бы я не вела тебя, я бы могла в это поверить. Откуда у тебя мог взяться варикоз влагалища!
Врач сыпала медицинскими терминами, но Кире было всё равно. Только что в сквере какой-то незнакомый пьяный дядька пытался её обнять, приговаривая: «Только неграм даешь? А белые тебе не нравятся?». А перед тем идущая навстречу одноклассница, заметив Киру, перешла на другую сторону улицы.
— Надо заявление писать! — звучал голос Ирины Евгеньевны.
Кира кивнула: надо, значит, надо, но подумала, что ничего ей не надо: она потеряла ребёнка, она отвергнута любимым мужчиной, она непонятно почему опозорена, наверное, ей вообще не стоит жить.
Только в «Цветочном острове» Кира приходила в себя. Нежный запах цветочного магазина успокаивал, составление букетов отвлекало от тяжёлых мыслей. Кире представлялось, что Кирилл приедет именно сюда, подойдёт к прилавку, сделает вид, что не знает Киру и, хитро прищурившись, скажет: «Мне, пожалуйста, самый прекрасный букет вот этих белых цветов для самой прекрасной девушки». Сколько раз Кира собирала сама себе огромный букет эустом — это были их с Кириллом цветы, — а потом Кирилл, оплатив букет, здесь же, в магазине, его ей дарил. Такая была у них игра. Господи, какое это было счастье!
Дверь распахнулась, но зашел не Кирилл, а Агнесса. Всегда строгая, в тот момент она казалось особенно недовольной.
— Кира, — Агнесса поправила очки и грозно посмотрела на продавщицу, — ты должна уволиться.
— Почему? У нас же много работы. Вы ещё одного флориста хотели брать.
— У меня главный цветочный салон города, и я не хотела бы, чтобы в нём работали девушки с сомнительной репутацией. Я знаю, что ты не наркоманка, и в безнравственность твою я не верю, но престиж салона не должен страдать. Я выплачу тебе всю положенную зарплату за месяц, даже надбавку заплачу. Могу рассчитать тебя прямо сейчас.
Кира вышла из магазина и остановилась: куда ей теперь? Она обернулась, с грустью посмотрела на витрину, только сегодня утром Кира устанавливала здесь вазы с герберами. Красиво получилось… И тут девушка словно очнулась — сколько можно, потупясь, ходить по городу, проклиная свою судьбу?
Придя домой, Кира стала собирать дорожную сумку. Матери дома не было, но это и к лучшему. Оставив записку «Я уехала из Конашова. Как устроюсь напишу», отправилась на вокзал.
— Когда ближайший поезд? — ей было всё равно куда, главное, побыстрее уехать.
— В двадцать ровно на Москву пензенский пойдет. А в двадцать два — пятьдесят восьмой на Йошкар-Олу.
— Один в плацкартный до Москвы.
— Плацкарта нет, только в купейном есть места.
— Давайте в купе.
Если бы пятьдесят восьмой поезд был по расписанию первым, Кира, не задумываясь, поехала бы в столицу Марий Эл, но первым остановился в Конашове состав из Пензы, и Кира отправилась в Москву.
ГЛАВА 6. УЛЬЯНА
На утро двадцать пятого июня у Ульяны была назначена защита выпускной квалификационной работы, и вечером того же дня она собиралась уехать на проходящем через Канашов пензенском поезде в Москву. Билет был взят, вещи собраны, но девушка, прежде чем покинуть родной город, ещё хотела попытаться прояснить хоть что-то в свалившейся на неё информациии. Узнав о своем удочерении, Ульяна сразу достала с верхней полки стенного шкафа большую картонную коробку, в которой хранились все семейные документы. Здесь лежали какие-то справки, выписки из трудовых книжек родителей, грамоты, удостоверения, однако ничего, относящегося к её рождению, найти не удалось. Ульяна задумалась: тётя Ира говорила, что родители рассказывали всем, что девочка родилась на Чукотке, где папа руководил созданием нового горнодобывающего предприятия, а на самом деле взяли её из дома ребенка в Даниловске, небольшом городке в пятидесяти километрах от Конашова.
Рано утром Ульяна отправилась в Даниловск. Конашов — небольшой город, а Даниловск и вовсе напомнил Ульяне деревню. Деревянные домики с сиренью под окнами, копошащиеся прямо на тротуаре курицы, небольшой квартал пятиэтажек…
Дома Ульяна пыталась по карте в интернете построить маршрут от автобусной станции до Дома малютки, но даже Гугл был беспомощен перед географией Даниловска. Сначала прохожий указал, что надо идти в Старый город, там Ульяне сказали, что Детский дом давно переехал на другой берег речки Даниловки, и наконец Уля выяснила, что Дом малютки находится за городом, куда по расписанию ходит рейсовый автобус раз в несколько часов. Обессиленная скитаниями по городку Ульяна вернулась на автобусную станцию, Даниловск уже не казался таким маленьким, ноги гудели, хотелось вернуться домой. «Полдня хожу по городу, и никаких результатов. Похоже, это меня судьба отводит от архивов детского дома», — мелькнула в голове предательская мысль вернуться, но Ульяна её тут же прогнала: «Решила разобраться, значит, надо доводить решение до конца».
Лишь к четырём часам добралась Ульяна до Дома малютки, но и здесь её подстерегало разочарование. Заведующая, немолодая полная женщина, равнодушно выслушала девушку.
— Я в Интернете читала, что можно поднять личное дело в том учреждении, откуда меня забрали, — сбивчиво объясняла Ульяна причину своего приезда. — Меня взяли в семью через месяц после рождения. Родители приехали в Конашов из другого города, чтобы никто не догадался об удочерении, но забрали меня здесь, в Даниловске. Тётя, сестра мамы, говорила, что была какая-то договоренность с заведующей. Может быть, Вы что-то помните?
— Я работаю здесь пять лет, поэтому про твоё удочерение ничего не знаю, да и что я могла бы знать? Многие берут детей. Но существует такое понятие — тайна усыновления. Усыновители решают, хранить тайну или нет. И только с их разрешения её можно раскрыть. Если твои приемные родители дадут письменное согласие, то ты можешь обратиться в загс, там должны быть сведения о биологических родителях.
— Но они не могут дать согласие. Они умерли. Вот у меня свидетельства о смерти. Папа четыре года назад погиб, а маму неделю назад похоронили, — Ульяна всхлипнула.
— Обращайся в загс, — устало-равнодушно повторила заведующая. — Скорее всего сразу откажут: тебе же при жизни усыновители не дали согласие на раскрытие тайны, и их смерть эту тайну не отменяет. Когда откажутся предоставить информацию о биологических родителях, то попроси: пусть откажут письменно, чтобы с этим отказом обращаться в суд. Только зачем тебе это?
— Я должна знать, кто мои родители.
— Зачем? — повторила заведующая. — Ну, найдешь ты свою биологическую мать, и что? Если сведения нужны были бы для диагностики наследственных заболеваний, то понятно, зачем архивы ворошить, а так, из любопытства не стоит.