Буковый лес

Будакиду Валида Анастасовна

– Обижаешь, начальник! Да хоть каждый день ставь бутылку, и каждый день публично будешь возводиться в ранг святых! И не только ты, и жена твоя, и любовница, и дети, и тёща!

– Ой, не напоминай мне о ней в такую божественную минуту! – Такис вздёрнул ноздри вверх.

– Да не буду, дай Бог ей здоровья! – Линда понимающе подмигнула, – Давай, зайчик ещё раз за тебя, надеюсь, никто не против?

– Слушай, Русская, какие-то вы все странные! Насколько я только что понял, «там» не так уж плохо и жилось? Какие-то обычаи интересные… культура какая-то… странная, конечно… не такая, конечно, как у нас великая и древняя, но… как бы это сказать? Что-то в ней тоже есть, – Такис

почему-то вдруг шумно занюхал чёрную корочку.

– Совсем неплохо!

– А чего приехала? – Начальник громко икнул, не прикрывая ладошкой рот, как это обычно делают греки.

– Я-я-я?! – Линда совсем окосела, – Потому, что знала, что встречу здесь тебя! Никогда в жизни мне не доводилось работать под руководством столь чуткого, столь знающего, столь справедливого и щедрого руководителя. Господа, я что-то не то говорю? Наливайте по следующей и снова за Такиса!!!

Потом они опять все вместе поехали праздновать ещё куда-то, потом пить кофе опять куда-то…

– Боже! – Линда была в восторге от самой себя и своей компании, – Если б только… если б только Голунов мог меня видеть! Да он бы гордился мной! И ничего, что он ходил по поликлинике в белом халате на голое тело, да ещё «без лифчика». Вот интересно, как он ходит по своей драной Канаде? Фу, блин! Я не могу даже слышать эти проклятые три буквы «а» в трех слогах!!!

Назавтра опять был рабочий день. Первое, что Линда увидела в холодильнике, когда полезла за льдом – трёхкилограммовая коробка фруктового мороженного.

– Русская, закрой холодильник, – Петрос стоял к ней спиной, но всё видел, – подожди две минуты – сейчас Катерина принесёт одноразовые тарелочки, будем есть мороженное. Представляешь, вчера Коста при нас при всех ей предложение сделал. И ещё: после часа не ешь. Мой папаша впервые за пять лет, что я с ним работаю, приглашает всех в таверну. Он снова хочет послушать эти русские тосты, которые ты ему говорила, потому что велел нам запоминать слова.

Всё это было так давно!

Такис умер от алкоголизма. Теперь Петрос хозяин технической. На похоронах, как и принято в Греции, не плакали. Отпели в церкви и опустили на полметра глубины в песчаный грунт ровно на три года. А через три года в Греции выкапывают. Говорят, что мест нет под кладбища…

Коста на Катерине так и не женился, потому что оказалось, он давно женат, у него есть сын и дочь в деревне. Да, конечно, все об этом знали, и Катерина знала, даже здоровалась с его женой, когда та приезжала, но не хотела портить себе досуг. Никто больше не желает ходить в таверны, никто больше не танцует на столах от безотчётного и безудержного веселья. В стране кризис. Затянувшийся и скользкий, как петля-удавка на шее. Вхождение в Евросоюз было связано со множеством побочных эффектов, как и положено хорошему, сильнодействующему лекарству. Экономика, и без того шаткая и валкая, базирующаяся исключительно на половом влечении туристов к колыбели древней культуры, окончательно развалилась. Почти все действующие производства вывезли в развивающиеся Албанию и Болгарию с бесконфликтными рабочими руками и дешевой силой, просыпающейся после ночной гулянки и приступающей к своим трудовым обязанностям не к двенадцати пополудни, как настоящие эллины, а гораздо раньше. Гос служащим стали задерживать, а после и вовсе сокращать зарплаты. Сперва тринадцатую, типа «доро», как они говорили, «подарок», а потом и обычную. Смена партий каждые пять лет с «зелёных» на «голубые» и с «голубых» снова на «зелёные», как будто нет другого цвета, привела страну в состояние полнейшего не стояния и глубокой депрессии.

Но, народ никак не мог, да и не хотел понять и привыкнуть, что как раньше не будет никогда. Ухоженные дамы не понимали, какая тут связь между отсутствием денег у мужа и её педикюром с парикмахерской?! То есть, она должна так жить. То есть, она так живёт. Ну, нет сейчас, значит, она сделает это в долг, заплатит потом, когда будут. В банках стали выдавать очень хитрые кредиты без предоставления налоговой декларации, например, на поездку в отпуск. Несколько тысяч евро – зато как круто отдохнуть в долг. А потом ничего страшного. Так, сига-сига (по чуть-чуть) расплатитесь. И ведь брали, ведь ездили! И хвастались друг перед другом, у кого больше «ушло».

Греки, конечно, долго держались, не боясь швырять богатые чаевые и соревнуясь друг с другом, кто больше заплатит на «бузуки» – в ночном ресторане, где подают за бешеную цену один нарезанный банан на человек десять-двенадцать и по рюмашке анисовки. Зато можно было всю ночь напролёт танцевать на столе, под столом, раскачиваясь в такт дивным нанайским напевам. И не беда, что завтра вторник, работа – не креветка, подождёт, не протухнет. Поздно, очень поздно, но в какой-то момент до потомков великих эллинов таки дошло, что пояса всё же придётся затянуть потуже. И о пустели улицы с магазинами, и погасли яркие рекламы, электроэнергия оказалась не по карману дорогой. Даже на Пасху и Рождество перестали украшать витрины. Тягостный дух сомненья воспарил над страной.

А Рождество-то оказалось двадцать пятого декабря! Линда безмерно обрадовалась, что «Рождество» это оказалось Рождеством Христовым.

В Греции все праздники связаны с религиозными событиями, только один или два – с историческими.

Когда Линда, наконец, открыла свой собственный стоматологический кабинет и стала работать одна, на радостях в кризис она к Рождеству нарядила ёлку, купила себе подарок, велела в магазине сложить его в коробку и обвязать красной атласной лентой потом его положила на пол под пушистые хвойные лапы села и стала ждать. Она была уверена, что сегодня, в этот волшебный вечер произойдёт чудо. Она не спала до утра, но чудо не произошло. Никто не пришёл, никто не позвонил. Да нет, многие звонили, но какие-то всё не те. И все были грустными, и казалось, что их звонок – просто исполнение дружеского долга.

От всей этой суеты и ожидания не сбыточного счастья стало очень одиноко и страшно. Она вспомнила, как мечтала о весёлом Рождестве в небольшом уютном домике с тёплым светом в заснеженных окнах, о красивых и светлых людях, о детских голосах и пении Ангела. Но, в Греции не бывает снега и люди тёмные, потому что загар их не успевает поблекнуть от лета к лету. В Греции на Рождество вместо снега на деревья вешают гирлянды из тысячи разноцветных лампочек. На улице душно. Можно даже не надевать куртки, ходить в жакетах и кроссовках вместо сапог. На окнах не бывает ледяных узоров, стираное бельё никогда не пахнет морозной свежестью. Запах хвои и чистого белья, наверное, есть в Канаде…

При чём тут эта Канада?! Сколько ж можно?! Сколько можно идиотничать и развлекать себя разными байками? Человек тебя сто лет не помнит, что ты привязалась к нему, как дура?! Он тебе кто, папа? Брат?! Муж?! Любовник?! Кто он тебе?! Что ты вечно выдумываешь и нагнетаешь, как будто тебе не о чем думать.

Всё это, конечно, так… но ведь так хочется, чтоб Он только посмотрел на Линду и удивился, что она уже давно не Гадкий Утёнок. И сказал бы что-нибудь, типа – ох, какая ты стала, Шерочка с машерочкой, и улыбнулся своей загадочной улыбкой. Может, похвалил бы за то, как она умело забивает грекам баки… Ну… и потом бы, как всегда, ушёл.