Бульдог. В начале пути
Шрифт:
Охотники переглянулись. Петр с собой взял только четверых. Остальные не столько для охоты, сколько для охраны. Разбрелись окрест да блюдут, чтобы никто не умыслил чего против юного императора. Да и интереса никакого, коли полсотни стволов уставится на одного мишку. Эдак перестараются, оберегая его персону, и пальнут чуть не разом, а тогда и шкуру издырявят, что сито, и удовольствия лишат.
Два дюжих гвардейца с пониманием кивнули Петру. Поудобнее ухватили толстую жердь из загодя срубленного молодого деревца, сунули заостренный конец прямо в дыру на снегу. Жердь ушла на добрую сажень [3] , низко стелясь над снежным покрывалом. Поначалу-то шла легко, но потом стало немного труднее, отверстие для дыхания, оно ведь не прямое, как жердь. Вот и приходится
3
Сажень – старая русская мера длины. В XVIII в. казенная сажень равнялась 2,13 м.
4
Аршин – старая русская мера длины, равная 0,71 м.
Наконец жердь прошла лаз и добралась до самого мишки. Парни это сразу определили. Пробка пробивалась не без труда, но все же она не живая, а тут явно плоть почувствовалась, она и мягкая и упругая, опять же зверь зашевелился, потревоженный незваными гостями.
– Есть, государь. Достали! – радостно оскалившись, доложил один из гвардейцев.
– Готовься, государь. Робяты, не оплошайте, – не разделил радостного возбуждения напарника более зрелый служивый.
Оно и понятно. Это молодости все нипочем и всюду сплошное баловство. Даже служба ратная и опасная не учит уму-разуму. Последнее, как и степенность, приходит с годами, сменяя молодую горячность.
Петр нервно сглотнул, перехватил поудобнее карабин, который был как раз по его руке. Армейская фузея, оружие куда более серьезное, тяжелое и неуклюжее в юношеских руках, длиной чуть ли не в его рост. Карабин Петра специально для него и подобран. Он гораздо короче и в два раза легче, хотя имеет ту же пулю, что и фузея. Оно конечно, прицельно вдаль из такого не стрельнешь, но до пятидесяти шагов очень даже ничего, а тут не больше дюжины.
А еще за поясом есть пара пистолей из тех, что поменьше. Знающие и многоопытные поговаривают, что пуля в них больно уж мала, всего-то полдюйма [5] . В сравнении с другими смех, да и только [6] . Но опять же иные пистоли не по руке хотя и довольно высокому, но все же худощавому императору. Эти куда сподручнее и по размерам, и по тяжести, и из руки не вырвет, случись стрельнуть. А то, что пуля невелика, так это как сказать, эдакая, если с близи в голову попадет, разнесет что твой арбуз.
5
Дюйм – здесь имеется в виду 2,54 см. Соответственно, полдюйма равны 1,27 см, или 12,7 мм.
6
Обычно калибр пистолетов в XVIII в. колебался от 16 до 18 мм, реже встречался 14 мм.
Курок взведен. Ствол направлен к входу в берлогу, откуда должен появиться растревоженный зверь. Кровь разгорячилась, сердце так и ухает в груди. Ишь как его. Руки-то немного подрагивают. Не первый медведь для Петра, было дело, уже брал такой трофей. Ванька тогда рядом стоял, готовый в любой момент стрельнуть из фузеи. Теперь на его месте дюжий гвардеец. Другой чуть в сторонке, случись, сбоку стрельнет.
Ну вот. Отвлекся, называется. Опять Ивана помянул, и на душе снова погано стало. С одной стороны, тот против престола умыслил, с другой… Ну не против же него лично. И что? Сегодня против престола, завтра решит, что и тебе на нем не место. Пусть и заставили его подписать тот тестамент. Но ведь руки ему никто не выкручивал и на дыбу не тащил. Всего-то уговорам родни поддался. Не-эт, такое на корню пресекать нужно. Чтобы и помыслить никто не мог, раскудрить твою в качель…
Из-под земли донеслось недовольное утробное рычание потревоженного зверя. Понятное дело, кому понравится, когда ты спишь сладко,
Сугроб зашевелился. Гневное рычание послышалось более явственно. Солдаты раздались в стороны. Один, отступив на пару шагов, сдернул фузею. Второй, быстро нагнувшись, подхватил рогатину и, сноровисто уперев, направил широкое жало на берлогу. Но рычание тут же сменилось ворчанием. Сугроб малость пошевелился, но вскоре возня затихла. Не иначе как сон уж больно глубок и мишка решил послать всех к лешему, снова умостившись спать. Ну так не затем сюда столько народу сошлось. Солдаты снова убрали оружие и налегли на жердь…
Снег вздыбился так, словно в глубине сугроба рванула мортирная бомба. Мишка так двинул лесину, что обоих солдат опрокинуло на спину. Петр сделал шаг назад, пытаясь хоть что-то рассмотреть в снежной взвеси. Бесполезно. Только и увидел огромную стремительную тень, выметнувшуюся на поверхность. Уши заложило от оглушительного рева разъяренного зверя.
На раздумья времени нет. На памяти Петра мишки столь резво из берлоги не выбегали, а потому он малость замешкался. Гвардейцы тоже не стреляют. Нервы на пределе, но помнят, чей первый выстрел. Мишка стрелой бросается на поваленных солдат, безошибочно определив в них возмутителей спокойствия.
Выстрел! Солдат все же стреляет раньше государя, опасаясь, что зверь вот-вот доберется до копошащихся в снегу товарищей. Но медведь движется слишком стремительно, и, хотя он достаточно крупный, пуля попадает неточно, угодив в лапу. Зверь бросается в сторону обидчика, но тут звучит еще один выстрел.
Зверь очень подвижен. Пуля, пущенная Петром, проходит по касательной, прочертив борозду на холке зверя. Мишка, тут же позабыв про всех, оборачивается к новому обидчику. Рядом слышится удар курка, высекающего искру. Резкое и какое-то нереально громкое шипение сгоревшего на полке пороха. И… ничего. Осечка!
Юноша выпускает из рук карабин и как завороженный смотрит на ярящегося хищника. Утопая в снегу, он несется вперед в снежном облаке. Еще немного и…
– В сторону, малец!
Сильная рука дюжего гвардейца опускается на плечо юноши и одним махом выносит его себе за спину. Предпринять что-либо ветеран уже не успевает. У него есть шпага, есть кинжал, пистоли, в конце концов, но последняя фора по времени истрачена на то, чтобы отбросить в безопасность императора. Два великана сошлись грудь в грудь, имея только то, чем наградил их при рождении Господь. Голые руки против когтей и клыков, сила человека против дикой, первозданной мощи.
Петр наблюдает за этим, изрядно приложившись спиной о ствол дерева. Но боли не чувствует. Страх? Не-эт, это не страх. Это леденящий ужас! Иначе и не скажешь. И вместе с тем восторг. Откуда-то из далекого далека доносятся еле различимые крики, на грани паники.
Гвардеец сумел избежать удара лапой, поднырнув под нее и перехватив медведя под мышкой и за шею. Зверь огромен. Но и руки у мужика оказались достаточно длинными, чтобы сцепить кисти. Теперь главное удержать мишку в вертикальном положении, так он менее ловок, чем на четырех лапах. Но зверь и не думает уступать, посылая свое тело вперед и вниз, перебрасывая человека через себя. Руки скользят по лоснящейся шерсти. Мгновение, и вот наглец, осмелившийся бросить ему вызов, уже на снегу, перед его скалящейся пастью.
Гвардеец успевает вновь сделать хват, крепко обняв животное за шею и вжавшись так, что медведь не может пустить в ход свои клыки. Ему остается только реветь и терзать человека своими нешуточными когтями. Сукно не способно предохранить тело и оказать какое-нибудь сопротивление, оно разом поддается под их напором.
Человек еще сопротивляется, но уже ясно – с этим чудовищем ему не справиться. Все, на что еще хватит его сил, – это отыграть немного времени. Самую малость. Но кто придет на помощь? Оставшийся на ногах гвардеец спешно перезаряжает фузею. Из двоих опрокинутых в самом начале один в беспамятстве. Другой уж поднялся и спешно роется в сугробах, пытаясь найти рогатину. Но все тщетно, как видно, мишка наступил на нее, вдавив глубоко в снег. Сам Петр замер в двух шагах от борющихся, не в силах не то что помочь, но даже бежать.