Булгаков и Лаппа
Шрифт:
— А чего ж нет? Верю! — Тася вдруг почувствовала себя юной, привлекательной, даже ее фальшивые духи, кажется, запахли по-настоящему.
Господи, как хотелось верить: уютный дом, достаток, оттаявший от невзгод, успешный Миша — все сбудется! Может, сегодня прямо и повернется к лучшему? Она не станет хмуриться по всякому пустяку, будет улыбчивой, веселой, очаровательной… Только бы там, у генерала, никто не обратил внимания на ее пальто.
Вышли под мокрый, крупными хлопьями падающий снег. Зеленые кусты под белыми шапками, влажные кровли, уютные огоньки в окнах домов — все
Вскоре пришли: за высоким забором большой, богатый дом с весело светящимися окнами. Дверь отворила улыбчивая горничная и сразу, встряхивая от снега, унесла на вешалку Тасино пальто.
Обстановка оказалась великолепной, в просторной гостиной в креслах сидели офицеры, что-то надрывное пел сладким голосом патефон. Сквозь голубой сигаретный дым мерцал хрусталь на столе и в люстре. Пахло пирогами и зажаренным с яблоками гусем.
— Знакомься, Тася, это генерал Гаврилов, командующий казачьего воинства. Герой, патриот, — представил Михаил осанистого, бравого офицера. — А это его супруга — Лариса Леонтьевна.
Тася протянула руку изящной шатенке в жемчужном свободном платье с модным драпри на бедрах. Лариса курила сигарету в черном костяном мундштуке, и Тася сразу поняла, откуда точно такой появился у Михаила. Что-то опустилось темной, тяжкой пеленой, и ничего уже не хотелось — лишь сидеть в уголке, никому не мозолить глаза. А еще лучше — и вовсе исчезнуть. Тася не могла не заметить, как Михаил гарцевал перед Ларисой, засыпая ее шутками. А она звонко смеялась, закидывая голову на длинной шее. В воздухе разливался запах настоящих духов «Коти». Тася знала, сколько они теперь стоили — два месячных жалованья Михаила.
Михаил танцевал с Ларисой медленное томное танго и что-то шептал ей в щеку. Она крутила тонкими наманикюренными пальчиками завиток у виска, а другой рукой интимно поглаживала плечо Михаила. Было много офицеров, пили «кизлярское» — под таким названием проходил разведенный спирт.
Молоденький офицер, похожий на Пиколку, взял гитару. Зазвучала строевая песня Белой армии:
Взвейтесь, соколы, орлами, полно горе горевать! То ли дело под шатрами в поле лагерем стоять!Михаил вступил в нестройный хор.
— А у вас приятный баритон! — заметила Лариса. — Не скрывайте — вы поете?
— Пел! Но как давно это было. В прежней жизни мы все свистели соловьями. — Михаил скромно склонил голову, уронив на лоб светлый чуб.
— Прошу вас! — Лариса взяла его за руку и потащила к пианино. — Здесь приличный инструмент. Я иногда музицирую. Ради меня что-нибудь душевное, из того самого времени! — Она встала у пианино, Михаил сел, пробежал пальцами по клавишам.
Чуть иронически, чуть пережимая цыганистый надрыв, стал петь: — «Гори, гори, моя звезда…», — как тогда, в ресторане Мещанского сада. Только смотрел не на Тасю.
Тася сидела в углу, потягивая мелкими глотками «кизлярское» — хотела напиться, но не вышло. Кто-то из подвыпивших офицеров пытался за ней ухаживать, но она отвечала невпопад и явно не была расположена к веселью. Только и думала, как бы не расплакаться или не устроить истерику. Как больно обманули ее ожидания. Больно, да, очень больно… Ну и что?
Так начался новый, 1920 год.
Михаил охотно и легко заводил знакомства с «интересными женщинами». Любил приглашать их в гости, расцветал в их обществе. С Ларисой дела обстояли серьезней. Тася была уверена, что милым кокетством в ее присутствии флирт Михаила не ограничивался. Но зачем же в праздник забывать жену в углу, как зонтик или трость? Перед людьми неловко. И он, такой тонкий, такой справедливый, не может понять этого?
— Миша, ты очень обижаешь меня, — вырвалось у нее по дороге домой. — Ты же привел меня в компанию. И я весь вечер просидела как брошенная. А ведь могла бы тоже…
— Что — тоже? — взвился он. — Флиртовать с офицером? Невообразимо! Пошлость какая! Запомни: то, что можно мужчине, не позволяется женщине! Категорически.
— Но я же живая… Я вижу, как ты увиваешься вокруг этой вертихвостки Ларисы.
— Лариса — вертихвостка?! Лариса образованная, утонченная женщина из хорошего общества. Не сумела реализовать себя как художница. Но чертовски талантлива!
— Понимаю, куда уж мне? — Тася знала, что все привлекавшие мужа женщины непременно были «чертовски талантливы». Это означало, что именно таланта не хватало Михаилу в жене.
«Попробовали бы они повертеть хвостом в Никольском или в Вязьме! — зло думала она. — Таланты! А мужа от наркотика спасать — ничего, выходит, не стоит?» Тася прибавила шагу На пустых, предрассветных улицах лежал тонкий снежный покров: шагнешь — и тает под башмаком. Она прокладывала цепочку одиноких следов, дрожа от озноба. Михаил догнал ее, остановил:
— Зря злишься. Между прочим, я действую во благо нас двоих. Гавриловы предложили нам переселиться в их дом.
Вскоре они действительно жили в бельэтаже генеральского дома, в прекрасно обставленных комнатах, и присутствие рядом Ларисы не казалось Тасе таким уж страшным. А дрова рубить помогал сын генерала — верзила и силач Дмитрий.
5
В апреле Михаил ездил в Пятигорск. Вернулся почесываясь:
— Что там у меня на спине, посмотри, Тась?
Тася подняла рубашку, присмотрелась, щелкнула ногтями:
— Вошь…
Через некоторое время у Михаила началась страшная головная боль, его бросило в озноб, трясло под двумя одеялами и наваленными сверху пальто. Температура оказалась огромная.
«Тифозная вошь!» — поняла Тася.
Кто бы мог тогда подумать, какую роль сыграет это ничтожное насекомое не только в судьбе доктора деникинской армии Булгакова, но и в мировой словесности. Вошь заставила писателя «встать на сторону революции», «душой принять новый строй». Вошь сделала его чужаком в своей стране, мучеником, затравленным советской литературной кликой. Но ведь одному Богу известно, как сложилась бы его судьба «там» — в эмигрантских бегах с белыми офицерами. Выбора тогда не было — беда была общей.