Бумажная девушка
Шрифт:
Костюмы поражали своей вычурностью: черные штаны с расшитыми лампасами, короткие пиджаки с отложным воротником и серебряными пуговицами, элегантно завязанные галстуки, пояса с пряжками в виде орла и блестящие ботинки. Ну и, конечно, сомбреро размером с летающую тарелку.
На смену жалобному голосу солиста пришел оглушительный хор, который тщетно силился выразить бурную искреннюю радость.
66
Потому
— Какой китч!
— Вы шутите! Они такие классные! — воскликнула Билли.
Я с недоумением посмотрел на нее. Очевидно, мы по-разному понимали слово «классный».
— Господа, берите с них пример! Вот это называется мужественность, — заявила она, поворачиваясь к нам с Мило.
Гордый похвалой солист пригладил усы и затянул новую мелодию, приплясывая в такт:
Para bailar la bamba, Se necesita una роса de gracia. Una роса de gracia pa mi pa ti. Arriba у arriba. [67]67
Танцуй лабамбу, будь изящной, ты постарайся, ну давай! (исп.).
Концерт продолжался довольно долго. Переходя от стола к столу, мариачи исполняли народные песни, в которых говорилось о любви, смелости, женской красоте и пустынных пейзажах. Меня этот жалкий спектакль утомлял, Билли же считала музыкантов воплощением гордой души народа.
Представление близилось к концу, и тут вдалеке послышалось тихое жужжание. Все посетители разом повернули головы в сторону моря. На горизонте появилась светящаяся точка. Звук приближался, и вот на фоне неба возникли очертания гидросамолета. На бреющем полете железная птица обогнула ресторан, обрушив на террасу водопад цветов. Всего несколько секунд — и блестящий паркет скрылся под толстым ковром разноцветных роз. Публика бурными аплодисментами приветствовала неожиданный цветочный ливень. Затем самолет стал выписывать невиданные пируэты прямо над нашими головами — огромное сердце из фосфоресцирующего дыма вспыхнуло в небе и почти сразу растворилось в мексиканской ночи. Публика снова разразилась криками. Тут все огни погасли, и метрдотель подошел к столику Авроры и Рафаэля Барроса с серебряным подносом, на котором лежало кольцо с бриллиантом. Рафаэль преклонил колено, чтобы сделать предложение, а стоящий неподалеку официант стоял наготове с бутылкой шампанского, ожидая, когда Аврора скажет «да». Все было просчитано с точностью до секунды и выполнено идеально, но оценить представление мог только любитель слащавого заказного романтизма.
Романтизма, который Аврора ненавидела больше всего на свете!
Я сидел слишком далеко, чтобы услышать ответ, но хорошо видел ее губы, которые прошептали:
— М.н.е. о.ч.е.н.ь. ж.а.л.ь.
Не знаю, кому она это сказала: самой себе, посетителям ресторана или Рафаэлю Барросу.
Почему парни не думают, прежде чем делать предложение таким образом?
В помещении повисла тягостная тишина. Казалось, всем стало неловко за этого полубога: бедолага стоял, преклонив колено, неподвижный, как соляная статуя, не смея шелохнуться от стыда и недоумения.
Но моего благородства хватило ненадолго. Рафаэль поднялся, с выражением оскорбленного достоинства на лице пересек зал и сделал то, чего я меньше всего ожидал: с размаху ударил меня по лицу.
— Значит, этот мерзавец подошел и ни с того ни с сего дал вам в нос? — подытожил доктор Мортимер Филипсон.
Клиника при отеле
Три четверти часа спустя
— Да, примерно так все и было, — подтвердил я, пока он дезинфицировал рану.
— Вам повезло. Крови, конечно, много, но нос не сломан.
— Ну, хоть что-то.
— Зато лицо выглядит так, словно вас недавно хорошенько отметелили. Подрались?
— Да, произошла небольшая стычка с типом по имени Хесус и его дружками, — расплывчато ответил я.
— А еще повреждено ребро и вывихнута лодыжка. Она, между прочим, сильно распухла. Сейчас просто намажу, а завтра придете, и мы наложим шину. Как вас угораздило так повредить ногу?
— Упал на крышу машины, — абсолютно спокойно ответил я.
— Хм… Опасная жизнь.
— Только последние несколько дней.
Клиника при отеле оказалась суперсовременным комплексом с кучей навороченных приборов.
— Мы лечим самых известных людей планеты, — ответил врач на мое замечание.
Мортимеру Филипсону было около шестидесяти. Его долговязая фигура британского сэра контрастировала с загорелой кожей, четкими, словно вырезанными резцом, чертами лица и светлыми смеющимися глазами. Так мог бы выглядеть Питер О'Тул, задумай кто-нибудь снимать продолжение «Лоуренса Аравийского».
Закончив заниматься с моей лодыжкой, он попросил медсестру принести костыли.
— Постарайтесь несколько дней не опираться на ногу.
Написав на визитной карточке время завтрашнего приема, доктор протянул ее мне.
Я поблагодарил и, послушно опираясь на костыли, вернулся в номер.
Спальня была окутана мягким светом. В стоящем посреди комнаты камине плясал огонь, бросая тени на стены и потолок. Билли здесь не было. Я не нашел ее ни в гостиной, ни в ванной. Тут издалека донесся приглушенный голос Нины Симон.
Я отдернул портьеры, отделяющие номер от террасы, и моему взгляду предстала дивная картина: молодая женщина лежала с закрытыми глазами в джакузи под открытым небом. Небольшой изящный бассейн украшала голубая мозаика, из изогнутого крана мощной струей лилась вода, то и дело менявшая оттенок благодаря тщательно продуманной системе освещения.
— Идите ко мне! — позвала она, не открывая глаз.
Я приблизился. По периметру джакузи стояло штук двадцать маленьких свечек, образовывавших нечто вроде огненного барьера. Поверхность воды искрилась, как шампанское, из глубины на поверхность сквозь прозрачную воду поднимались золотистые пузырьки.
Я положил костыли на пол, снял рубашку и джинсы и погрузился в воду. Она была очень горячей, почти кипяток. Штук тридцать струй, распределенные по всему бассейну, массировали тело, причем процедура оказывала скорее бодрящее, чем расслабляющее действие. Из водонепроницаемых колонок, расположенных в четырех углах джакузи, лилась чарующая мелодия. Билли протянула руку и кончиками пальцев коснулась лейкопластыря, которым доктор Филипсон заклеил мой нос. Ее освещенное снизу лицо казалось полупрозрачным, а волосы словно побелели.