Бумажная клетка
Шрифт:
Но врать не пришлось. Ситуацию спас Олег. Когда они подошли к машине, он непринужденно произнес:
– Друг детства, давно не виделись, – и небрежно помахал Никите рукой, чем окончательно успокоил ревнивого Германа.
Глава 2
Заноза в сердце
Первый муж Пульхерии, катаясь на горных лыжах, погиб под лавиной. Она еще пару раз выходила замуж, потом разводилась. Разводиться приходилось через суд, так как ни один из ее мужей добровольно не хотел ее покидать. Процедура развода
С Никитой все было иначе. Это был единственный мужчина, который ушел от нее сам. Собрал свои вещи, навел в доме порядок, вытер пыль, словно стирая отпечатки пальцев с места преступления, у семи темно-бордовых роз срезал шипы и поставил цветы в вазу с водой. Пульхерия знала, что тратить время на разговоры бесполезно, поэтому задала только один вопрос:
– Почему?
– Ты для меня слишком идеальная. Я тебя не стою.
– Нельзя говорить «слишком идеальная», – не удержалась и поправила его Пуля. – Идеал – это максимум, на который можно рассчитывать. Выше идеала ничего нет. Дальше – начало деградации.
– Вот и я об этом, – устало вздохнул Никита.
И все. Понимай, как хочешь! Он положил ключи от квартиры на стол и ушел. Только Марина знала, чего стоило Пульхерии спокойствие, с которым она встретила у ресторана Никиту Назарова. Поэтому, когда они доехали до ее дома, с участием спросила:
– Хочешь, пойду с тобой?
Пуля отрицательно покачала головой.
– Уверена?
– С Пульсиком пойду я, – самоуверенно заявил Герман.
– Сегодня со мной никто не пойдет. У меня разболелась голова. Хочу лечь спать. Эти рестораны… Никак не могу к ним привыкнуть.
Но Марина не удержалась и через час позвонила:
– Ну как ты?
– Нормально.
– Успокоилась?
– Да я особенно и не волновалась.
– Зато я так переволновалась, так переволновалась, до сих пор руки дрожат. Что ты выпила, чтобы успокоиться?
– Двести капель корвалола.
– С ума сошла! У тебя будет передозировка. Выпей срочно стакан молока.
– Ты хоть раз пробовала двести капель корвалола запивать молоком?
– Нет. А что будет?
– Перманентный понос.
– Ужас какой! Что же делать, чтобы не было передоза?
– Насмотрелась кино и рассуждаешь, как завзятая наркоманка, хотя ни черта в этом не смыслишь, – рассердилась Пульхерия. – Эти капли я не внутривенно вводила, сначала коньяком разбавила, а потом выпила. Для моего роскошного тела двести капель, что для тебя двадцать.
– У тебя зрачки, наверное, расширенные?
Мысли у Марины, что скакуны. Не успевает она одну додумать, как на подходе другая. Пульхерия по опыту знала, что подруге просто надо дать выговориться. Иным способом ее не заставишь замолчать.
– Поражаюсь твоему спокойствию. Я бы ему все волосенки повыдирала…
– И чего бы ты этим добилась? Возврата неземной любви? Он был со мной честен. Мне не за что у него последние волосы выдирать.
– Герман тебя о Назарове расспрашивал?
– Марина, прекрати задавать дурацкие вопросы.
– Ах да, я и забыла, что мы тебя первой высадили. Когда ты ушла, никто о Назарове даже не вспомнил.
По нарочито безразличному тону подруги Пульхерия поняла, что все было с точностью до наоборот, но подробности ее не интересовали.
– У тебя все? – равнодушно спросила она. – Я спать хочу.
Прошло пять лет, однако Пульхерия должна была сознаться, что Никита Назаров все еще был занозой в сердце. Ей так до конца и не удалось смириться с их разрывом. Закрыв глаза, Пуля представила его лицо, которое хорошо разглядела в желтом свете уличного фонаря. Он был по-прежнему чертовски хорош, время практически не отразилось на его чертах. Крупный, словно из камня вырубленный профиль, прямой нос, упрямо сжатые губы, высокий лоб, под резко очерченными бровями глаза цвета холодного моря, волнистые волосы, слегка тронутые сединой, высокая стройная фигура, широкие плечи и руки с тонкими нервными пальцами. Нет, он лукавил. Это он был слишком хорош…
Неожиданно Пульхерию охватила ужасная, бессмысленная ярость на неизвестную особу, с которой Назарова связывали неформальные отношения. Она может видеть его каждый день, прикасаться к нему, ощущать тепло его тела, вдыхать запах его волос. А она, неуклюжая, толстая женщина с рубенсовскими формами, в один прекрасный день была лишена всего этого. Навсегда!
Пульхерия лежала на кровати и смотрела в потолок. На улице от ветра качались деревья. Их тени, как сумасшедшие, метались по потолку. Пульхерия плакала. Ни двести капель корвалола, ни стакан коньяка не помогли забыться, она жалела себя и продолжала думать о нем.
Телефонный звонок показался неожиданно громким. Еще не сняв трубку, она уже знала, что звонит Герман, и небрежно поинтересовалась:
– Чего тебе?
– Пульсенок, я не успел пожелать спокойной ночи. – Голос Германа вибрировал от волнения.
«Я бы на его месте тоже волновалась», – усмехнулась про себя Пуля. После вечера в ресторане на глазах у друзей и шофера она показала ему большую дулю – отправилась домой, а его не пригласила.
– И тебе спокойной ночи, – пожелала она жениху. – Все?
– Я не люблю, когда ты так говоришь, – с обидой сказал Герман. – Ты будто точку ставишь в наших отношениях…
– Ой, ну не начинай, пожалуйста! Я спать хочу, а не отношения выяснять. А если будешь занудствовать, мне и правда придется эту точку поставить.
– Я не буду занудствовать, ты мне только скажи, у меня есть надежда?
– Боюсь показаться банальной, но она, как известно, умирает последней.
– Я задал тебе конкретный вопрос и жду от тебя конкретного ответа.
– Каков вопрос, таков и ответ. Какая конкретно надежда тебя интересует?