Бумажный тигр (II. - "Форма")
Шрифт:
Лэйд сделал несколько осторожных шагов, держа револьвер в опущенной руке.
«Ржавая Шпора» выглядела так, как полагается выглядеть брошенному много лет назад дому. Угловатые призраки мебели, свисающее с потолка сухое тряпье штор, хрустящие под ногами осколки стекла.
Жизнь — клокочущая, беспокойная субстанция, оставляющая после себя много следов. Когда она спешит убраться откуда-то, неизбежно оставляет за собой множество знаков, которые внимательный глаз выхватывает из общего фона. Разбитую посуду, брошенные в спешке вещи, сломанную мебель, брошенные абы как мелочи…
Но здесь, внутри «Ржавой Шпоры», никаких таких следов не было. Жизнь не
Уилл, округлив глаза, указал на что-то пальцем и Лэйд стремительно повернулся с револьвером в руках. Указательный палец правой руки мгновенно налился холодной стальной тяжестью, сплавившись воедино со спусковым крючком, но стрелять не потребовалось — Уилл указывал не на опасность, он указывал на стену.
Удивительно, в «Ржавой Шпоре» стены были покрыты обоями, что по меркам Скрэпси можно было расценить как заявку на принадлежность к высшем слоям общества. Мало того, обои хоть и выгорели за столько лет, были украшены весьма симпатичным зеленым узором, словно сошедшим с иллюстраций к «Гиду Касселя по домохозяйству» [196] . К обоям были приколоты бусины, образовывавшие сложный геометрический символ, походящий на чрезмерно усложненный тау-крест. Бусины, которые не были бусинами — слишком уж неровные, неправильной формы, напоминающие не отшлифованные обломки коралла. Человеческие зубы. Ни одного с гнильцой, машинально отметил Лэйд, все безукоризненно целые. Кто бы ни занимался декорацией стен, у него определенно был вкус, все полированные, чистые, точно их долго и придирчиво шлифовали зубным порошком…
196
Cassell’sHouseholdGuide — вышедший в 1869-м году английский справочник по домашнему хозяйству.
— Это…
Лэйд жестом приказал Уиллу замолчать. Быть может, человеческие зубы — спорное украшение для гостиной, но в мире есть вещи куда более неприятные и опасные. К его облегчению никаких прочих тревожных признаков внутри «Ржавой Шпоры» он пока не замечал. Их окружала тишина, липкая холодная тишина брошенного дома, похожая на болотистую жижу, в которой утопают сапоги. И пусть тишина была не расслабляющей, а тяжелой и тревожной, она не сигнализировала об опасности — и палец правой руки перестал казаться отлитым из металла, потеплел.
— Кажется, никого, — неохотно произнес Лэйд, — Но мы еще не проверили второй этаж.
Запах… Ему уже доводилось обонять подобный, но он до сих пор не мог вспомнить где. Нехарактерный для брошенного жилья запах, отчего-то напоминавший ему мясную лавку мистера Броулина в Хукахука. Там ощущалось нечто похожее — тягучая стойкая вонь впитавшейся в древесную стружку свиной крови. Но здесь было что-то иное. Более… тонкое, проникнутое призрачными ароматами, совершенно незнакомыми Лэйду.
— Нам лучше уйти, — сказал он, предусмотрительно не пряча револьвера, — Можете прихватить с собой какой-нибудь сувенир на память, чайную
— Но здесь никого нет!
— Вот именно, — согласился Лэйд, ощущая себя чертовски скованно и неуютно, — Это еще хуже. Взгляните сюда.
— Что там? — голос Уилла едва заметно дрогнул, — Еще зубы?
— Нет, не зубы. Смотрите внимательнее! На полу. И тут, на мебели. У двери. На лестнице.
Уилл прищурился.
— Я… ничего не вижу.
— И я не вижу, — согласился Лэйд, — А должен был бы видеть. Догадайтесь, что. Пыль! Пыль, Уилл! Неужели вы не замечаете ее отсутствия? В доме, который стоит заколоченным двадцать лет, всегда до черта пыли, целый палас. А тут… Этот дом лишь кажется безжизненным. Возможно, у него нет жильцов, но есть визитеры, и это меня тревожит. Я бы не хотел столкнуться с кем-то из них.
Это было сказано зря — в глазах Уилла вновь появился знакомый ему блеск.
— Вот видите! Они живы, я знал это! Знал, мистер Лайвстоун!
— Не кричите вы, черт бы вас побрал! — он и сам невольно повысил голос, — Здесь нет и не может быть никого из числа тех, кого вы намереваетесь найти!
Опять этот чертов блеск. Отблеск пламени, горящего в чужой душе, душе странно устроенной, беспокойной, вздорной и самоуверенной. Кажется, когда-то он видел такой же блеск в отражении зеркала. Еще в те времена, когда никто не звал его Тигром. Когда его звали другим именем, тем, что он почти забыл, но которое хранилось в выдвижном ящике шкафа воспоминаний, пересыпанное сухим флердоранжем, как давно не надеваемый костюм.
— Они проиграли битву, но они не смирились. Так ведь, мистер Лайвстоун? Именно поэтому вы не хотели вести меня сюда. Вы знали, что стоит мне их увидеть, как пропадет весь эффект от вашей истории, эффект, который вы так долго выстраивали, силясь вселить в меня ужас перед Его коварством. Эти люди не погибли, вы сами это признали. Да, им не суждено было добиться своего, но они совершили то, что было немыслимо для Бангорского Тигра, первобытного хищника, погрязшего в своей вечной охоте на улицах Нового Бангора.
Лэйд не позволил злости вырваться наружу. В этот раз — нет. Кроме того, царящий в «Ржавой Шпоре» запах, так до конца и не распознанный им, требовал сохранять ясный ум и спокойствие. Где-то он уже чувствовал этот запах. Не совсем этот, иной, но родственный ему…
Сотканная из этого запаха тревожность вкупе с мертвым, присыпанным пылью и украшенным человеческими зубами интерьером действовали на нервную систему раздражающе. Лэйд ощутил желание поднять револьвер и выстрелить, невзирая ни на что, просто чтобы разогнать эту удушливую тишину. Сердце ерзало на своем месте, точно пытаясь найти удобное положение и не находя его.
— Эти люди жестоко заплатили за свою самоуверенную попытку превзойти Его, — холодно произнес он, — Я знаю, о чем говорю.
— Они проиграли битву, но не смирились. И они приходят сюда — время от времени. Как старые воины приходят на место проигранной много лет назад битвы, чтобы окинуть ее взглядом, вспоминая события многолетней давности, павших товарищей и пролитую там кровь…
— Стойте!
Он знал, что Уилл не послушает. Видел по блеску в его глазах. Этому проклятому блеску, который заставляет людей совершать необдуманные поступки, виденному им множество раз. Блеску, противостоять которому не могут даже самые выверенные доводы и слова.