Бумажный тигр (II. - "Форма")
Шрифт:
Роттердрах медленно поднял лапу и стер с лица алые капли.
— Забавно, — обронил он, разглядывая влажную ладонь, — Мы нематериальны друг для друга — Красный Дракон и мистер Уильям — однако кровь мистера Уильяма, покинув его жилы, становится вполне осязаемой. Забавно, но совершенно бессмысленно.
Не удержавшись в пасти, его узловатый, сплетенный из багровых мышечных волокон язык вынырнул и слизал кровь с ладони. Это определенно принесло удовольствие демону — Роттердрах заворчал от удовольствия. Для него, отпрыска Левиафана, когда-то бывшего человеком, кровь Уилла должна была быть слаще нектара.
Уилл сжал кулак, чтобы остановить кровотечение.
— Нет, — возразил он, — Не бессмысленно. Я подумал о том, что вы сказали, мистер Роттердрах. Если Новый Бангор в самом деле истово ненавидит меня, но бессилен причинить вред, подумайте, какое яростное опьянение он должен ощущать от вкуса моей крови. Она-то, в отличие от меня, здесь вполне материальна. И доступна.
Роттердрах беспокойно оглянулся, впервые отвернувшись от Уилла. Как если бы услышал какой-то посторонний звук, которому неоткуда было взяться в ставшей некрополем «Ржавой Шпоре». Лэйд никакого звука не ощутил. Сюда, в крошечную, отгороженную от всего мира мертвецкую, звуки снаружи не долетали, а те, что зарождались тут, мгновенно гасли, словно растворяясь в плотных гнилостных миазмах.
Уилл, кажется, тоже ничего не услышал, однако задумчиво чему-то кивнул, быть может, собственным мыслям.
— Только вообразите, какое вожделение должна вызывать у Него та алая жидкость, что течет в моем теле. Это не просто кровь, это моя кровь, у нее мой вкус и мой запах. Вы ведь знаете, ничто не пьянит так, как кровь злейшего врага? Она драгоценнее самого изысканного вина и сильнее концентрированного рыбьего жира.
Но Роттердрах, кажется, не услышал его. Он напряженно вслушивался во что-то, и Лэйд готов был поклясться, что это был не голос Уилла. Демон замер в напряженной позе, подняв к потолку рогатую голову. Пятна крови, обильно усеявшие его раздувшуюся грудь и плечи, немного побледнели и, кажется, источали едва видимый пар, точно капли масла на раскаленной сковородке. Роттердрах не замечал этого. Он замечал что-то другое, но что именно — Лэйд не представлял. У него были весьма смутные представления о мировосприятии демонов.
Роттердрах по-собачьи ощерился.
— Что это? — зло и резко спросил он, — Вы слышите это? Этот звук!
Лэйд ничего не слышал. «Ржавая Шпора» была погружена в тишину, тот особый род тишины, что обыкновенно устанавливается над мангровыми болотами — тяжелое, липкое безмолвие, кажущееся вязким, съедающее эхо только что произнесенных слов. Никаких посторонних звуков в нем не было, и даже колючие неприятные звуки Скрэпси проникали внутрь неохотно, словно с трудом протискиваясь сквозь прорехи в стенах. Но в этой тишине Роттердрах что-то слышал. И это что-то было достаточно весомым, чтоб он мгновенно забыл про Уилла, принявшись кружить по комнате, замирая и прислушиваясь.
Фокус? Трюк? Насмешка?
Лэйд тоже обратился во слух, но ничего не услышал, кроме собственного гулкого дыхания. Однако спустя несколько секунд ему показалось, будто он в самом деле разбирает что-то в этой удушливой и липкой тишине. Что-то вроде негромкого шороха. Шорох этот, без сомнения, был рожден его собственным воображением, но в какой-то момент, когда Лэйд попытался сосредоточиться на нем, сделался почти реальным. Непонятный, бессмысленный шорох, для которого сложно было подобрать название.
Не тот шорох, с которым щетка метет пол, не тому, и не тот, с которым шуршат по мостовой каучуковые покрышки локомобилей. Какой-то другой, иного рода, шорох, вкрадчивый и мягкий. Как ткань, подумал Лэйд, пытаясь повернуть голову, чтоб лучше разглядеть происходящее. Тяжелая такая плотная ткань, которой…
…складки тяжелого бархата, ниспадающие мягкой плотной волной посреди пустой темной комнаты. Издающие легкий шорох, когда их касается рука и…
— Что это? — губы-рубцы демона исказились в страшной гримасе, словно этот воображаемый шорох, который слышал Лэйд, казался ему, демону, куда более громким и раздражающим звуком, — Кто здесь?
— Кто? — Уилл усмехнулся, но тон его остался прежним, невыразительным и тусклым, — А вы еще не догадались?
Лэйд беспокойно заерзал на своем пыточном ложе. Показалось ему или нет, но шорох сделался… громче? Нет, понял он, не громче. Просто отчетливее. Теперь он уже не походил на игру воображения, он стал явственно осязаем, однако источник его при этом невозможно было определить. Звук словно доносился со всех сторон сразу и при этом одновременно существовал только лишь в голове у Лэйда.
…тяжелое шуршание бархатных складок, перебираемых невидимой рукой. Рука эта движется мягко, неспешно, почти игриво, и Лэйду в какой-то миг даже кажется, что он, связанный, может ощущать эти прикосновения. Что бархатные складки невидимой портьеры касаются его лица, и прикосновение это в некотором роде даже приятно. Шершавое, немного щекотное, ласковое, но какой-то неумелой, странной ласковостью…
Роттердрах клацнул зубами, мгновенно развернувшись на месте. Словно что-то невидимое укололо его в бугрящуюся мышцами спину между огромных, ворочающихся на своих местах бронированных пластин, в которых угадывались лопатки.
— Назад! — рявкнул он, сверкая глазами в поисках кого-то невидимого, — Кто бы ты ни был, знай, я — Великий Красный Дракон Нового Бангора! Я растерзаю тебя в клочья и приколочу к своему щиту для трофеев еще до того, как ты испустишь дух! Подвешу на твоих собственных жилах!
Никто не ответил ему. Шорох усилился. Если раньше он казался воображаемым, бесплотным, то теперь иллюзия эта пропала. Лэйд ощутил, как на его коже, влажной и липкой от мгновенно выступившего пота, звенят от гальванизирующего напряжения волоски. Попытавшись определить его источник, он с ужасом понял, что этот шорох, напоминающий шелест тяжелых бархатных складок, доносится не из какого-то определенного места. Он доносится со всех сторон одновременно. Его источником были все предметы в комнате. Старые стены, покрытые полусгнившими резными панелями, обломки мебели, разбитая посуда, старый хлам, разбросанный по углам, торчащие из стен трубы, грубые доски, которыми заколочены окна — все это издавало негромкий приглушенный шорох. Словно… Лэйду не хотелось думать об этом, он чувствовал опасность этой мысли, но она сама прогрызла себе путь, не считаясь с его желанием. Словно ткань мироздания, окружающая его, невидимым образом менялась и, ощущая это, все материальные предметы зудели на своих местах, как зудят зубы в воспаленной челюсти.
Лэйду и самому захотелось стиснуть зубы. Шорох, который минуту назад казался призрачным, едва слышимым, смутным, набрал силу и звучал почти оглушающе, при этом Лэйд готов был поклясться, что ощущает его не барабанными перепонками, а как-то иначе. Этот шорох шел со всех сторон сразу и, кажется, проникал внутрь головы прямо сквозь кости черепа.
…мягкий бархат, висящий тяжелой портьерой в пустой темной комнате. Очень большой комнате вроде бездонной пещеры, наполненной ледяным дыханием подземного ветра. Бархат, едва слышно шуршащий под чьими-то требовательными и настойчивыми пальцами…