Бумажный тигр (II. - "Форма")
Шрифт:
Роттердрах внезапно расхохотался. Мышцы на его торсе напряглись так, что едва не порвали туго натянутую кожу, Лэйду даже показалось, что он слышит треск мышечных волокон. Без сомнения, Красный Дракон был страшной силой, но правы, должно быть, ученые, полагающие, что сила несфокусированная и не направленная, не представляет опасности. Роттердрах сейчас был именно такой силой, бессмысленно озирающейся и тщащейся понять, с которой стороны исходит опасность. Тщащейся — и не способной этого сделать.
— Это ваши фокусы, полковник? — рыкнул он, вертя головой на разбухшей неповоротливой
Изрыгающий проклятья, взбешенный, он не видел того, что видел Лэйд — пятна крови на груди и лице демона делались все более бледными, выделяясь на фоне ярко-алой кожи.
Это не ветер, понял вдруг Лэйд. Он осознал это почти спокойно — изъеденный этим всепроникающим колючим звуком разум почему-то утратил способность испытывать страх. Это не ветер, это чье-то влажное дыхание в глубинах бездонной пещеры. И шорох, который он ощущал, вовсе не был шорохом. Это его тело пыталось облечь перемены пространства в подобие известных ему ощущений.
Этот шорох издавал не невидимый бархат, его издавали все предметы внутри «Ржавой Шпоры». Раздавленная мебель и намертво заколоченные ставни. Осеребрившиеся плесенью деревянные панели и скрипящие половицы. Даже мертвые тела, они тоже стали источником странного звука. Их свисающие серые покровы, обрамляющие пустые животы, шелестели, будто тоже ощущали этот ветер. Шелестели — но при этом оставались недвижимы.
С накатившей дурнотой Лэйд понял, что и его собственное тело, его кости, его череп, его обмякшие мышцы, его кожа, его суставы и ногти — все это тоже шелестит, резонируя какому-то звуку, вторгшемуся в «Ржавую Шпору» и сводящему с ума беснующегося Роттердраха.
…мягкий бархатный полог, шелестящий в потоках ветра. Но этот шелест не был шелестом, а бархат — бархатом. И пальцы, которые его касались, не были человеческими пальцами, скорее, когтями…
Лэйд дернулся всем телом, потянув за стягивающие его веревки. Не потому, что надеялся освободиться, просто тело спазматически напрягло мысли, охваченное безотчетной, сводящей с ума, паникой. Этот шелест, эти прикосновения, этот запах…
Роттердрах закричал. Это был не крик ярости, скорее, недоуменный возглас. Удивительно человеческий для искаженного нечеловеческого тела, которое его породило.
Великий Красный Дракон, гроза Скрэпси, уже не казался тем смертоносным и совершенным в своей форме хищником, которого помнил Лэйд. Его гипертрофированные мышцы, накачанные обжигающей демонической кровью, разбухли до такой степени, что затрещали алые волокна, на торсе и плечах выступили влажные вены, пульсирующие столь напряженно, что грозили лопнуть, пасть ощерилась, открывая несколько рядов зубов. Но это уже был не хищник. Что-то более могущественное вторглось в «Ржавую Шпору», вытеснив весь свободный воздух. И это что-то чего-то хотело.
…мягкая бархатная портьера хлопнула, надутая воздухом. И беззвучно опала, обнажая… обнажая…
Кажется, он успел увидеть эту подземную пещеру, когда когти сбросили тяжелый бархатный покров. Даже не увидеть, но ощутить на миг ее объем, ее обжигающие холодом пустые пространства, не созданные для человека, чужие для человека, бесконечно опасные и смертоносные для человека…
Здесь нет жизни, понял он. Нет воздуха. Нет света. Здесь есть только…
Он вдруг увидел, что. И задохнулся, не разглядев даже тысячной его части. Потому что… потому… потому…
В подсознании, оглушительно громыхнув, точно взорвавшаяся фугасная граната, сработал какой-то предохранитель, милосердно расцепивший рассудок Лэйда с органами чувств. Реакция самозащиты — то, что он увидел под сводами невидимой пещеры, мгновенно свело бы его с ума, превратив рассудок в прилипшие к сводам черепа тающие алые клочья, если бы он только успел додумать эту мысль во всей ее полноте. Спас рефлекс — рефлекс не тигра, но человека, мгновенно погасивший часть функций сознания и превративший восприятие Лэйда в набор несогласованных между собой ощущений.
Он не мог воспринимать то, что происходило вокруг него как цепь событий, все ощущения превратились в несогласованные друг с другом каскады информации, в которой бессилен был разобраться съежившийся и потерявший связь с реальностью рассудок. Однако он видел. Он видел, как…
Роттердрах метался по комнате, точно охваченное яростью животное. Он кромсал когтями ставший вдруг невероятно плотным воздух и рычал, впустую клацая зубами. На его груди и лице горели пятна, похожие на кляксы расплавленного металла, и это, должно быть, причиняло ему огромные страдания. Роттердрах сметал со своего пути мебель и колотил кулаками по стенам, пытаясь выместить боль и ярость, но не встречал никакого сопротивления. То, что вторглось в «Ржавую Шпору», не хотело вызывать его на бой. Оно хотело чего-то другого.
Сопротивление было бесполезно. Наполнявший комнату шорох, казалось, зудел в воздухе полчищами невидимых плотоядных насекомых, которые беспрестанно жалили Роттердраха, вынуждая его метаться из угла в угол, круша все на своем пути. Он еще пытался рычать, пытался размахивать смертоносными когтями, но, бессильный обнаружить противника, быстро терял дыхание. Противников было то ли слишком много, то ли не было вообще.
Лэйд расслышал голос Уилла, но так как его восприятие было оторвано от разума и бессильно, но звуки оно все же улавливало, хоть и не могло преобразовать в осмысленные слова.
— Нет, мистер Роттердрах, это не Канцелярия. Это кто-то, кому нравится вкус моей крови. Он бессилен отведать ее, пока она заключена внутри меня, но сейчас… Сейчас он явился за своей порцией.
Роттердрах, Великий Красный Дракон, взвыл, точно его ошпарили кислотой, и бросился к окну. Рывок был силен, Лэйд не сомневался, что демон с легкостью вышибет заколоченные доски, открывая себе путь к свободе. Силен, но недостаточно быстр.
Движения демона, порывистые и стремительные, стали замедляться, точно воздух вокруг его фигуры густел, застывая, вплавляя его в ставшее податливым, пространство. Роттердрах закричал, но в его крике больше не было ярости. Лишь боль и смертельное отчаянье пойманного, осознающего свою участь, животного.