Бумажный тигр (II. - "Форма")
Шрифт:
Лэйд не без труда разжал ладони. Пальцы ныли от напряжения, словно последние несколько минут он пытался гнуть ими гвозди.
— Чертовы лицемерные крысы… — пробормотал он, чувствуя, до чего они слабы, эти старые пальцы, которые он когда-то воображал тигриными когтями, — Если Новому Бангору суждено сгинуть вместе со всем сущим, я надеюсь, это случится до того, как я стану его подданным. Мне тошно даже оттого, что перед смертью я могу сделаться вашим подобием.
— Мистер Лайвстоун?
— Вы обратились ко мне не потому, что у меня есть что-то общее с Уиллом. Не потому, что надеялись, будто я смогу
Полковник Уизерс не спешил отвечать. Стоя в футе от скамейки, он задумчиво созерцал облака. Как если бы они были не бесформенными клочками конденсированной влаги, а зашифрованной летописью бытия вроде той, что вел в своем рассыпающемся от ржавчины храме Ветхий Днями.
Чертовы крысы. Дрянное отродье Нового Бангора. Лэйду показалось, что онемение пальцев распространяется на все тело. Будто его захлестывает изнутри трюмной водой, тяжелой, липкой, зловонной, покрытой гниющими лохмотьями бурых водорослей. Должно быть, нечто подобное ощущают тонущие корабли, медленно уходящие на недосягаемую для света ледяную глубину.
Вот он, план, состряпанный Канцелярией и смердящий едким крысиным духом.
Как это по крысиному — стравить двух узников Нового Бангора между собой. Старого и не в меру упорного, которого не удалось ни подчинить, ни сломить за многие годы, и молодого, не в меру самонадеянного. Пусть вопьются в глотки друг друга. Пусть развлекут древнее чудовище…
— Полковник!
Полковник Уизерс склонил голову, так, что его лицо стало невозможным разглядеть за полями черной траурной шляпы. Лэйд видел лишь острый кончик бледного подбородка.
— Мне очень жаль, мистер Лайвстоун. В самом деле. Но, возможно, мы оказались в ситуации, когда иного выбора нет. Вам придется заставить Уилла покинуть остров. Или…
— Убить его.
— Верно. Потому что вы единственный, кто может сделать это.
— Потому что я — Бангорский Тигр, — шепотом произнес Лэйд.
— Да.
Полковник Уизерс молча повернулся и двинулся к выходу из парка. Даже когда он шагал по дорожке из гравия, из-под его ботинок не раздавалось скрипа. Однако сделав несколько шагов, он внезапно остановился.
— Мне показалось, вы хотите задать еще один вопрос, мистер Лайвстоун. Полагаю, вы можете это сделать.
Слишком много вопросов, подумал Лэйд. Я двадцать пять лет учился лавировать между ними. Между опасными и жуткими вопросами. Между бессмысленными и безумными. Вопросы жизни и вопросы смерти. Кажется, я так долго имел дело с вопросами, что сам теперь состою из вопросов…
— Почему вы назвали меня Тигром?
— Что?
Лэйду никогда прежде не приходилось видеть выражение удивления на лице полковника Уизерса. Он даже не был уверен в том, что оно способно его выражать, однако сейчас отчетливо видел. Удивление на холодном мраморном лике фамильного склепа. Возможно, подумал Лэйд, именно этого вопроса он и не ждал.
— Я знаю, что это вы нарекли меня Бангорским Тигром. Давно, еще в те времена, когда я не был Лэйдом Лайвстоуном по прозвищу Чабб. Вы впервые произнесли это слово, крестили меня этим именем. И я впервые хочу спросить — почему? Почему мне суждено было сделаться Тигром?
Полковник Уизерс внимательно посмотрел на него.
— Почему вы спросили об этом именно сейчас?
— Чего бы и нет? Если дело настолько плохо, возможно, у меня больше не представится такой возможности.
Лэйду показалось, что полковник Уизерс сейчас вежливо кивнет ему, развернется и двинется прочь, чтоб через секунду, ступив в тень деревьев, мгновенно слиться с ней, растворившись без следа. Как растворяются ночные кошмары или навязчивые мысли.
Но полковник Уизерс остался на месте.
— Когда-то, много лет назад, я познакомился с одним человеком. Он был гостем Нового Бангора — вроде вас. Вроде других. Очередной бедолага, услышавший зов и слишком поздно понявший, куда угодил. Знаете, каждый по-своему переживает этот момент. Кто-то озлобляется, кто-то паникует, кто-то до последнего глушит голос разума, пытаясь уверить себя в нереальности происходящего. Этот… человек, в сущности, был славным малым. Возможно, с чрезмерно живой фантазией, которая причиняла ему много неудобств, немного несдержанный, от природы стеснительный, самую малость тщеславный… Такая, знаете, извечная английская порода самоуверенных романтично настроенных юношей, которые вечно оказываются там, где им не место. Они умирают от жажды в аравийских пустынях, пускают пузыри в Атлантике, обхватив сломанную мачту, умирают от яда гремучей змеи в прериях и мучаются желтой лихорадкой в Азии. Иногда жизненные испытания закаляют их — так Британия обретает хладнокровных адмиралов, отважных первопроходцев, непревзойденных флибустьеров и отчаянных авантюристов. Но тот человек к своему несчастью угодил именно в Новый Бангор. И Новый Бангор сломал его.
— Он ломает всех, оказавшихся в его лапах, в этом суть его древней игры. Просто каждый человек ломается на свой манер.
Полковник Уизерс встретил его слова странной полуулыбкой.
— Как знать… Для этого юноши Новый Бангор в самом деле приготовил не самый теплый прием. Он сыграл с ним шутку — из числа тех, которые приберегает для некоторых особенных своих гостей — и шутка эта была столь дурного тона, что едва не лишила его рассудка.
— Мне знакомо Его чувство юмора.
— Я думаю, он смог бы выдержать этот удар. Если бы нашел в себе силы бороться. Но вы же знаете, до чего легко найти общий язык со своей совестью, когда в левое ухо тебе нашептывает страх… Мне кажется, этого юношу сломал не Он, его сломал собственный страх. Нашептал, что жизнь и свободу не обязательно возвращать ценой мучений и боли, вполне допустимо сделать это за чужой счет. Тем более, что люди, живущие в Новом Бангоре, никакие и не люди, а лишь подобия, слепленные Им из глины, подобия, в которые вдохнули иллюзию жизни. А раз так…
Полковник Уизерс сделал длинную тягучую паузу. Возможно, он ожидал, что Лэйд произнесет что-то, чтобы ее заполнить, но Лэйд не знал нужных слов.
— В скором времени этот человек стал бичом Нового Бангора, мистер Лайвстоун. Его ночным кошмаром. Он настигал своих жертв и потрошил их с нечеловеческой жестокостью, а красочными инсталляциями из их органов и плоти украшал переулки. В скором времени он уже забыл свое истинное имя, то, которым обладал до того, как оказаться в Новом Бангоре, он принял новое, которым его нарекла молва. Бангорская Гиена.