Бумеранг не возвращается
Шрифт:
Макс Томпсон был моим другом, я читал его рукопись «Преступление», которая так и не увидела света. Томпсон не нашел издателя. Арестованный полицией, он умер в спикенбургской тюрьме от туберкулеза.
Меня заинтересовало, как факты из рукописи Макса Томпсона, конфискованной полицией, попали в руки Патрика Роггльса.
Мне помнилось, что с этим человеком я уже встречался в сорок седьмом году в Лондоне, в Ланкастр-Хаузе, на заседании министров иностранных дел четырех держав. Лицо Роггльса мне было знакомо, но имя Роггльс я слышал впервые. Я мучительно старался вспомнить что-то ускользающее из моей памяти,
Уильям Эдмонсон приводит полностью ответ своего друга.
«Ты говоришь, что этот красавчик — журналист Патрик Роггльс. Чудеса XX века! Если этот проходимец и журналист, то, как говорил Твен: «Он свалился в литературу, как слепой мул в колодец!»
Неужели ты забыл скандальную историю в провинции Мендос и гангстера Мануэля Крус Фьерро?! Это — одно лицо!
Однако не будь наивен: Фьерро это Роггльс, но Роггльс это не Роггльс, а Рандольф Лассард!
Этот молодчик имеет такое же отношение к литературе, как демократическая партия Марсонвиля к демократии.
Недавно по поводу этого так называемого Роггльса агентство Бертрана на страницах марсонвильской печати разыграло сногсшибательный фарс: не блещущая дарованием, знакомая тебе по театрику «Мирор ов лайф», актриса Пэгги Даусон сыграла роль матери Роггльса, отрекающейся от собственного сына якобы за то, что он написал статью «Сталинград сегодня». Ее портреты и статьи, состряпанные агентством, намозолили глаза во всех газетах.
Думаю, что этот фарс должен был, по расчетам авторов инсценировки, поднять дух нашего патриотизма, но, главное, — создать Роггльсу в России репутацию прогрессивного журналиста. Мне кажется, что книга «Предатели нации» сделана с таким же расчетом. То, что в этой книжке, как ты пишешь, беззастенчиво использованы целые страницы рукописи бедняги Томпсона, лишь подтверждает мое предположение.
Надо думать, что этот Патрик Роггльс, кстати, владелец неплохого коттеджа под Спикенбургом, — «рыцарь плаща и кинжала». Его прогрессивная деятельность — платье с чужого плеча. Он вылезает из этого платья, как пудинг из формы!»
Я прочел вам письмо для того, чтобы вы, присутствующие здесь, еще раз убедились в том, как переплетаются интересы монополистического капитала, прессы и экономической разведки.
Я не хочу, чтобы роггльсы пятнали имя журналиста!
Сорок лет своей жизни я отдал журналистике. Я не продавал ни совести, ни пера моего. Я всегда говорил с гордостью: я журналист! И так называемому «журналисту» Роггльсу не удастся положить пятно на Международную газетную гильдию.
Я, средний мыслящий марсонвилец, говорю вам: дорогие друзья, Роггльс это еще не Марсонвиль, это даже не часть Марсонвиля!»
30
В БУНКЕРЕ
На Балтике несколько дней стояли сильные морозы. Таллинскую бухту сковало льдом. И даже золотистые
Только большое мастерство пилота и безупречная авиационная техника позволили в такую погоду приземлиться самолету на Таллинском аэродроме. Из самолета вышел капитан Гаев и направился к поджидавшей его «Победе».
Через час на перроне Таллинского вокзала капитан Гаев встречал ленинградский поезд.
Медленно, давая частые гудки, подошел поезд к перрону. Был шестой час утра. Пассажиры, выйдя из вагонов, словно растворились в густом тумане.
Не без труда разыскав транзитный зал, Роггльс направился к справочному киоску и занял очередь. Оказавшись около окошечка, Роггльс спросил:
— Когда идет поезд на Виртсу?
— Узкоколейная железная дорога. Поезд номер семьдесят семь. Отправление в ноль двадцать. Прибывает в Виртсу в шесть сорок утра, — быстро и точно ответил ему агент справочного бюро.
— Через восемнадцать часов?! — с досадой воскликнул Роггльс.
— Совершенно верно. Пока осмотрите исторические памятники эстонской архитектуры. Сооружение второй половины тринадцатого века! Экскурсионное бюро — вторая дверь налево.
— Черт бы вас подрал с вашими памятниками! — выругался Роггльс и быстро вышел из зала.
Гаев выбежал на вокзальную площадь, бросился сначала в одну сторону, потом в другую и, уже совершенно не ориентируясь в густом тумане, пошел на едва долетающие до него звуки голосов. Он слышал, как хлопнула дверца автомобиля, заурчал мотор и машина, чуть не сбив его с ног, пронеслась мимо. На заднем сиденье он узнал Роггльса.
Водитель такси, когда Гаев обратился к нему с просьбой отвезти его в Виртсу, сказал:
— Можно подумать, что Виртсу это Москва. Все стремятся в Виртсу! Всем надо срочно в Виртсу! Гражданин сейчас заплатил леваку пятьсот рублей, чтобы он отвез его в Виртсу. Дайте мне тысячу рублей, я не поеду в Виртсу! Дорога — дрянь! Туман.
Гаев направился к подполковнику Эрнэскасу. За час до прибытия ленинградского поезда Каширин позвонил на дом Эрнэскасу, поэтому в такое раннее время Гаев застал подполковника на месте. А через полчаса, на мягком сиденье дрезины, утомленный напряжением этой ночи, Гаев задремал. Посылая в туман тревожные звуки сирены, автодрезина быстро уносила его на юго-запад, к северному берегу Рижского залива, в Виртсу.
Когда автодрезину подали на запасные пути и, маневрируя, она загромыхала на стрелках, Гаев проснулся. Трехчасовой сон освежил его. Посмотрев на часы, он спросил водителя:
— Мы ехали три часа десять минут?
— Точно, — ответил водитель.
— А сколько нужно времени, чтобы проехать в Виртсу на автомашине?
— При таком тумане часов пять, не менее.
«Если предположить, что Роггльс выехал из Таллина на час раньше, то и тогда мы опередили его минут на сорок», — подумал Гаев и отправился в небольшой ресторан на набережной, где Эрнэскас рекомендовал ему позавтракать.
Сидя в дальнем углу ресторана, за огромной кадкой олеандра, и наблюдая входящих в зал людей, Гаев завтракал.