Бумерит
Шрифт:
– А ты знал, что у молодого активного гея в среднем сто партнёров в год, а у лесбиянки – одна партнёрша в семь лет?
– Нет, Хлоя, этого я не знал.
– И что из этого, по-твоему, следует?
– По-моему, из этого следует, что я хочу в следующей жизни быть активным геем.
– Да нет же, дурачок. Из этого следует, что женщин интересуют серьёзные отношения, а мужчин – бессмысленные оргазмы.
– Я как раз собирался это сказать.
– И знаешь, почему это так, Кен?
– Мне кажется, это уже объяснил Вуди Аллен: Бог дал мужчине мозг и пенис, но недостаточно крови, чтобы они работали одновременно.
– Это не смешно, Кен. Это отвратительно. Ты это знал, Кен?
– Разумеется, не знал, Хлоя.
– Тогда что в вас вообще хорошего?
– Прекрасный вопрос, Хлоя, просто прекрасный.
Морин всё ещё говорит.
– Мы рассмотрели удивительную, я хочу это подчеркнуть, удивительную эволюцию от оранжевого уровня к зелёному, а затем – к интегральному. Мой тезис прост, дамы и господа, и он заключается в том, что у нас есть плохие и хорошие новости о бумерах. Сначала я объясню всё неудобоваримым научным языком, а в конце сделаю краткое резюме для тех, кто ничего не понял.
– Итак, хорошие новости: при бумерах основные проявления постмодернизма достигли своего расцвета и вступили в героическую схватку с неравенством и маргинализацией, порождёнными мифическим абсолютизмом (синий мем) и формальной рациональностью (оранжевый мем). Постмодернизм, проповедовавший важность контекстуальности, плюрализма и множественности точек зрения, способствовал росту и эволюции сознания до первого постформального уровня (зелёный мем), а также помог обнаружить, и в некоторых случаях даже развенчать феодальные мифы и рациональность Просвещения. Интеллектуалы поколения бумеров подробно описали многие тёмные стороны действительности: расизм, сексизм, колониализм, евроцентризм, патриархальность, жестокое обращение с животными, фаллоцентризм, логоцентризм и фаллологоцентризм. Позже вы увидите, что мы здесь в Интегральном центре во многом согласны с постмодернистской критикой – это полезная и положительная сторона постмодернизма.
Я посмотрел на Ким: она широко улыбалась. Глядя на неё, я представил себе, что Морин тоже на неё смотрит, и это одностороннее, монологическое наблюдение включило в себя всю излагавшуюся теорию. Боже, боже.
– А теперь плохие новости: психологическое развитие бумеров, больных эмоциональным нарциссизмом в последней стадии, остановилось на зелёном меме, на уровне плюралистического релятивизма и крайнего индивидуализма. Благодаря своим особенностям, плюрализм как магнит притягивал к себе эмоциональный нарциссизм, кричащий: «Не указывайте, что мне делать!» Если любая истина относительна, зависит от культуры и равноценна другим истинам, тогда фактически никто не вправе указывать, что мне делать, потому что ни одна истина не может меня ограничивать, ни одна истина не имеет власти надо мной.
– По иронии судьбы, очень высокий зелёный уровень развития предоставил пространство для размножения красных и пурпурных теневых импульсов, которые уже готовы были по собственному согласию кануть в Лету. Но под крылом постконвенциональных, постструктуралистских и постмодернистских теорий все доконвенциональные, нарциссические и эгоцентрические импульсы вновь расцвели. И именно эта жалкая смесь постконвенциональных идей с доконвенциональными импульсами и есть бумерит.
Атмосфера в зале начала накаляться. Температурный максимум был достигнут, когда Морин, как в горячечном бреду, декламировал:
– Бумерит – это дитя странной любви до– и пост-убеждений. Бумерит питал энергией протесты в Беркли. Он превратил деконструкцию в кровную месть. Уверовав в радикальный плюрализм, он начал уничтожать все ценности, не совпадающие с его собственными. История в его прочтении – это хроника злодейств, противная его идеальному, сияющему эго. Он выбросил на помойку не только отрицательные, но и положительные результаты современного Просвещения. Он возвёл в абсолют социальный конструктивизм, сделав возможным игнорировать любую точку зрения, кроме точки зрения социального конструктивизма. Он превратил духовность в нью-эйдж, подыскавший для бумеритского божественного эго тёплое местечко в центре космоса. Он объявил, что нашёл потрясающую новую парадигму, которая изменит мир до неузнаваемости. Он приписал исторически беспрецедентное моральное превосходство своей тошнотворной, омерзительной, гнилой болтовне.
Некоторые иксеры и игрики начали аплодировать ещё в середине устроенной Морином словесной порки и продолжали аплодировать до тех пор, пока их аплодисменты не слились с голосом Морина в крещендо.
– Эта гремучая смесь высокого плюрализма и низкого нарциссизма, жалкая патология, достигшая эпических масштабов, и есть бумерит. И этот бумерит на свой постмодернистский лад стал не менее разрушительным, чем те болезни современности, которые он так безжалостно осуждал. Из-за него на бумеров был повешен ярлык самого одиозного поколения в истории Америки.
В нестройном рёве зала смешались аплодисменты, улюлюканье, выкрики и насмешки. Одни хлопали стоя, другие от злости не находили себе места. Джонатан с энтузиазмом аплодировал, просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Скотт казался потерянным. Кэролин до сих пор злилась – может, даже больше чем раньше. Ким радостно улыбалась Морину.
Последним в тот день выступал чернокожий джентльмен, который поднялся на сцену во время затянувшейся овации.
– Это Марк Джефферсон, – сказала Ким; блаженную покорность на её лице сменила уверенность. – Он один из лучших друзей Чарльза. У него невероятное прошлое: родился в Бэдстай [69] , служил в разведывательно-диверсионных войсках особого назначения, получил премию фонда Макартуров. Знаешь за что? За то, что сделал фотографию гетто искусством. Потом наткнулся на работы Морина. Говорит, они спасли ему жизнь.
69
Бэдфорд-Стайвесент (англ. Bedford-Stuyvesant, Bed-Stuy) – один из самых неблагополучных районов Бруклина. – Прим. пер.
– Как они познакомились?
– Чарльз и Марк? Это самая удивительная часть истории: в автомобильной аварии.
– Что?
– Чарльз врезался в машину Марка на пересечении десятой и Перси.
– Ты шутишь.
– Богом клянусь. Он в него врезался. К счастью, никто не пострадал. Самое интересное в этой истории то, что сказал Марк. Эта фраза стала его визитной карточкой. В общем, они вышли из машин, молча подали друг другу водительские права, и тут Марк посмотрел на права Чарльза и сказал: «А, доктор Морин. Я вас искал».
Марк Джефферсон поднялся на сцену, улыбнулся слушателям и начал ровно с того места, на котором остановился Морин, как будто пытаясь залечить умышленно нанесённые им душевные раны.
Когда Джефферсон говорил, у меня было странное ощущение, будто они с Морином играли с аудиторией в хорошего и плохого полицейского. Морин был плохим полицейским, унижавшим аудиторию угрозами и обвинениями и орудовавшим молотком для отбивания мяса. После него появился хороший Джефферсон, который разглаживал растрепавшиеся пёрышки и был любезен, что заставляло упрямую аудиторию более охотно идти к намеченной ими цели. Однако мне показалось, что Джефферсон претворялся. Когда он начал выступление, стало ясно, что, прав он был или нет, но он верит в то, что говорит.