Бунин. Жизнеописание
Шрифт:
Из знакомства с Бессарабией — в разное время — Бунин вынес впечатления, определившие содержание рассказа «Песнь о гоце», начатого в 1911 году, «в Индийском океане по пути на Цейлон» [633] , и законченного в 1916-м. Он, видимо, слушал молдавских народных сказителей и, несомненно, изучал труд И. А. Яцимирского «Разбойники Бессарабии в рассказах о них» (журн. «Этнографическое обозрение», 1895, № 3). В рассказе дано правильное описание крестьянской одежды молдаван. Бунин видел и описал в «Песне о гоце» пещеру возле города Сороки [634] .
633
Эти слова Бунина записала Вера Николаевна в дневнике 4 июля 1953 года.
634
См.: Богач Г. Источник «Песни о годе» И.
По возвращении Бунин очень много работал, 29 июля 1913 года он писал из Одессы Белоусову:
«…Я работаю последние годы вдесятеро больше прежнего и — в отчаяние прихожу, как коротки дни и годы!.. Строчу и читаю я, — больше, конечно, чем строчу, и все далеко не пустяковое, не просто для времяпрепровождения, — буквально с утра до вечера, а отдыхаю и гуляю с обалделой головой» [635] .
Летом 1913 года Бунин намерен был приняться за статью о Лермонтове, для Полного собрания сочинений в шести томах, издаваемого к столетию поэта. Об этом просил Бунина письмом от 18 июня 1913 года редактор сочинений Лермонтова В. В. Каллаш. О статье Бунина сообщалось в печати [636] . Однако она не появилась.
635
РГАЛИ, ф. 66, on. 1, ед. хр. 534, л. 72–73.
636
Максимов А. Г. Юбилейная лермонтовская литература 1914 года. Пг. 1915. С. 6.
Позднее, в эмиграции, он хотел написать книгу о Лермонтове, но не осуществил и этого намерения. Л. Ф. Зуров писал мне 29 июля 1965 года:
«…Иван Алексеевич мечтал написать о Лермонтове, но это, к величайшему сожалению, так и осталось мечтою. Он читал собрание сочинений Лермонтова (берлинское издание) и два томика Вересаева (описка: не Вересаева, а П. Е. Щеголева „Книга о Лермонтове“. — А. Б.). Вера Николаевна начала делать (по указанию Ивана Алексеевича) из этих книг выписки, но из-за дурного состояния здоровья Ивана Алексеевича работа остановилась. В архиве находится небольшая тетрадка с сделанными Верой Николаевной выписками» [637] .
637
В письме от 22 октября 1966 года Л. Ф. Зуров сообщает: «Нашел в архиве материалы о М. Ю. Лермонтове, которые Вера Николаевна подготовляла для Ивана Алексеевича.
1) Конспект. Автограф Веры Николаевны. Одна большая страница. („Рождение, родители, бабушка. Дед. Переезд из Москвы в Тарханы…“)
2) Сшитая тетрадь. 23 страницы печатного текста. (Печатала Вера Николаевна.)
„Михаил Юрьевич Лермонтов Детство
В ночь с 2 на 3 октября 1814 года в одной из квартир дома Толя…“ (Заканчивается тетрадь 1829 годом. Этими материалами Иван Алексеевич, к сожалению, не воспользовался, так как к работе он охладел)».
Книга Щеголева с пометками Бунина хранится, по свидетельству А. В. Бахраха, у частного лица, проживающего в Австралии.
Марк Александрович Алданов вспоминает о своей беседе с Буниным за три дня до кончины Ивана Алексеевича:
«Я всегда думал, что наш величайший поэт был Пушкин, — сказал Бунин, — нет, это Лермонтов! Просто представить себе нельзя, до какой высоты этот человек поднялся бы, если бы не погиб двадцати семи лет». Иван Алексеевич вспоминал лермонтовские стихи, сопровождая их своей оценкой: «Как необыкновенно! Ни на Пушкина и ни на кого не похоже! Изумительно, другого слова нет» [638] .
638
Новый журнал. Нью-Йорк, 1953. Кн. 35. С. 133.
В сентябре Бунин написал рассказ «Я все молчу». Об этом В. Н. Муромцева-Бунина сообщала Е. А. Телешовой 19 сентября 1913 года: «Ян работает, написал два мрачных рассказа, один прочтете в „Русском слове“ на днях, а другой, вероятно, услышите в его исполнении, ибо печататься он будет в ноябре в „Вестнике Европы“» [639] . Рассказ был опубликован в этом журнале в декабре.
Бунин прожил под Одессой почти весь сентябрь. В последних числах сентября он был с женой в Москве, они остановились в гостинице «Лоскутная». М. Ф. Андреева писала Горькому 29 сентября из Москвы: «Видела вчера В. Н. Бунину… Иван Алексеевич звонил мне по телефону…» [640]
639
ИМЛИ, ф. 3, оп. 3, № 65.
640
Андреева М. Ф. Переписка, воспоминания, статьи. М., 1961. С. 218–219.
Шестого октября 1913 года отмечался юбилей газеты
Выступавшие на юбилее в «Литературно-художественном кружке» ораторы говорили об усилении реакции и о «последних судорогах умирающего строя». Со страстной речью выступил Бунин [641] . Представитель полиции закрыл собрание и предложил разойтись с банкета. В общей толпе, окружившей пристава (Строева), у Бунина произошел с ним следующий диалог:
«— Позвольте мне допить бутылку вина.
641
См.: Полн. собр. соч. И. А. Бунина. Т. 6. Пг., 1915. С. 314–319. В кн.: Бунин. Т. 9, ошибочно напечатан газетный отчет об этом выступлении Бунина вместо авторского текста речи.
— С кем имею честь говорить? — спрашивает пристав.
Бунин вынимает визитную карточку:
— Почетный академик императорской Академии наук Иван Алексеевич Бунин.
Представителю полиции в это время показалось, что Бунин дернул его за рукав, хотя при такой давке, которая была около Строева, трудно было не задеть его.
— Не угодно ли вам следовать за мной? — предложил Строев.
— Нет, вы следуйте за мной, — ответил Бунин.
Строев идет докладывать об инциденте по телефону градоначальнику и возвращается с двумя помощниками пристава и околоточным надзирателем.
Бунину предлагается отправиться в отдельный кабинет для составления протокола…» [642] Свидетель — академик Овсянико-Куликовский.
Бунин отказался подписать протокол, дело затянулось, и только в пятом часу утра он уехал домой. Протокол по «делу И. А. Бунина» был направлен в суд, который, однако, не состоялся. В Государственной думе был сделан запрос о нарушении закона закрытием собрания на юбилее «Русских ведомостей».
В своей речи на юбилее Бунин говорил об упадке литературы и понижении литературных вкусов со времени расцвета в ней декадентских течений. «Исчезли, — сказал он, — драгоценнейшие черты русской литературы: глубина, серьезность, простота, непосредственность, благородство, прямота — и морем разлилась вульгарность, надуманность, лукавство, хвастовство, фатовство, дурной тон, напыщенный и неизменно фальшивый. Испорчен русский язык…» «За последние годы, продолжает он, публика и писатели были свидетелями „невероятного количества школ, направлений, настроений, призывов, буйных слав и падений“, — пережили и декаданс, и символизм, и неонатурализм, и порнографию — называвшуюся разрешением „проблемы пола“, и богоборчество, и мифотворчество, и какой-то мистический анархизм, и Диониса, и Аполлона, и „пролеты в вечность“, и садизм, и снобизм, и „приятие мира“, и неприятие мира, и лубочные подделки под русский стиль, и адамизм, и акмеизм… Это ли не Вальпургиева ночь!».
642
Русское слово. 1913. № 231. 8 октября.
В «Одесском листке» отмечалось, что Бунин намекал на Л. Андреева, Мережковского, Гиппиус, «получил свой удар и Арцыбашев наравне с Вербицкой» [643] .
Аудитория, как определил Бунин — «цвет русской интеллигенции, съехавшейся со всех концов России», прерывала его выступление бурными аплодисментами.
Речь вызвала многие полемические враждебные отклики в печати. С. А. Ауслендер назвал выступление Бунина «огульной хулой литературной современности» [644] и защищал писателей-модернистов. Обрушились на Бунина Бальмонт, Арцыбашев, Балтрушайтис. В ответ на их выступления Бунин в интервью корреспонденту газеты «Голос Москвы» опроверг и остроумно высмеял их доводы в защиту декадентства и их нападки на него [645] .
643
Одесский листок. 1913. № 238. 10 октября.
644
Музей Тургенева. — Цитирую по газетной вырезке.
645
Голос Москвы. 1913. № 236. 13/26 октября.
Современники отмечали, что целым событием явилась речь Бунина, «с его страстным отрицанием дутого модернизма и саморекламирующейся бездарности. Слово, сказанное Буниным, надо было сказать давно. Но что именно теперь и так оно было сказано, — тоже чрезвычайно хорошо… В речи Бунина мы наконец встретились с накопившимся чувством…» [646] . Эта «реабилитация здравого смысла от наскоков преходящей моды была как нельзя более у места» [647] .
646
Там же. № 237. 15/28 октября.
647
Музей Тургенева. — Газетная вырезка, помеченная Буниным 1913 годом.