Бункер. Смена
Шрифт:
Так или иначе, он был один. Даже если в бункере кто-то выжил, здесь можно наткнуться лишь на того, кто за тобой погонится или убьет.
Он снова пошел наверх, внимательно прислушиваясь, чтобы уловить звук шагов, и держа руку на перилах, чтобы ощутить вибрацию. Джимми миновал станцию водоочистки на тридцать втором, фермы на тридцать первом, станции по переработке мусора на двадцать шестом. Он придерживался зеленого света и направлялся в универмаг. Мышцы ног разогрелись от ходьбы, но это было приятно. Он шел мимо знакомых мест, этажей из другой жизни, но уже обветшавших, и переплетения труб и проводов. Мир стал таким же ржавым, как и его воспоминания о нем.
Добравшись до универмага,
Как выяснилось, осмотр его старой квартиры тоже не стоил потраченного электричества. Ее уже покинул дух родного дома. Внутри поселилась непонятная печаль, чувство, что он подвел родителей, — застарелая боль где-то в глубине сознания, напоминающая чувство вины, которое он испытывал, когда в детстве лизал ледышки. Джимми вышел из квартиры и отправился дальше наверх. Что-то до сих пор тянуло его туда. А что именно, он понял, когда до школы осталось пол-этажа. К нему взывало далекое прошлое. День, когда все началось. Класс, где он в последний раз увидел мать, где все еще сидят ничего не понимающие одноклассники и где если бы он остался, если бы смог просто сесть за парту и промотать события снова, они стали бы развиваться совсем иначе.
Войдя в класс, Джимми не выключил фонарик. Он быстро понял, что представляемого возвращения в прошлое не получилось. Посреди комнаты валялся его старый школьный рюкзак. Несколько парт было перекошено, их аккуратные ряды сломались, как кости, и Джимми легко представил, как его друзья вскакивают, как и где они бегут, как мчатся к выходу. Свои рюкзаки они прихватили. А рюкзак Джимми остался и теперь лежал неподвижный, как труп.
Шаг внутрь, фонарик подсветил комнату, и он представил, как миссис Пирсон отрывает взгляд от книги, улыбается и молчит. А Сара сидит за своей партой, сразу возле двери. Джимми вспомнил ее руку в своей во время классной экскурсии на животноводческую ферму. Это произошло на обратном пути, после странных запахов множества животных, после того как дети протягивали руки между прутьев оград и гладили мех, перья и упитанных безволосых свиней. Джимми тогда было четырнадцать, и что-то в этих животных восхитило или изменило его. Поэтому, когда Сара переместилась в конец длинной вереницы одноклассников, поднимающихся по лестнице, и протянула Джимми руку, тот взял ее. Ненадолго.
Это затянувшееся прикосновение напоминало о том, что могло бы между ними произойти. Джимми погладил кончиками пальцев парту Сары и оставил дорожки в пыли. Парта его лучшего друга Пола была сдвинута. Джимми прошел через получившийся разрыв, представляя, как все разом бросились из класса, а он благодаря матери получил фору, и остановился в центре комнаты возле своего рюкзака. В полном одиночестве.
— Я совсем один, — произнес он. — Я одиночка.
Его сухие губы слиплись. Они с трудом разделились, когда он заговорил, как будто такое произошло впервые.
Склонившись над рюкзаком, он увидел, что его успели выпотрошить. Опустившись на колени, Джимми открыл его. Внутри лежала пластиковая пленка, в которую мать заворачивала ленч, но ленча там давно уже не было. Две зерновые плитки и овсяное печенье. Поразительно,
Джимми порылся в рюкзаке — что еще из него взяли? Калькулятор, который отец собрал ему из деталей, был на месте. Стеклянный солдатик, подаренный дядей на тринадцатый день рождения, — тоже. Он неторопливо переложил все из самодельного рюкзака в старый школьный. Молния оказалась жестковата, но все же работала. Внимательно рассмотрев завязанный узлами комбинезон, он пришел к выводу, что тот в худшем состоянии, чем комбинезон, который сейчас на нем, поэтому решил его оставить.
Джимми встал и осмотрел класс, обводя хаос лучом фонарика. На доске было что-то написано. Он провел по ней лучом и увидел слово «fuck», начертанное несколько раз подряд и сливающееся в цепочку букв: «fuckfuckfuckfuck».
Тряпку Джимми отыскал возле стола миссис Пирсон. Она стала жесткой и хрупкой, но мел с доски все же стирала. Превратив надпись в размазанное пятно, Джимми вспомнил счастливые дни, когда он писал на доске перед всем классом. Вспомнил письменные задания. Как-то раз миссис Пирсон похвалила его стихи — наверное, чтобы сделать ему приятное. Облизнув губы, Джимми взял из лотка кусочек мела и задумался: что бы такое написать? Он уже не волновался, стоя перед классом, — никто на него не смотрел. Он действительно был совсем один.
«Я Джимми», — написал он на доске, подсвечивая фонариком. Тот создавал удивительное гало — кольцо тусклого света. Кусочек мела постукивал по доске, иногда поскрипывая, когда Джимми выводил линии. Эти звуки создавали иллюзию, будто он не один, и все же он написал стихи об одиночестве и о былых временах:
Призраки наблюдают. Призраки наблюдают. Смотрят, как я хожу один. Трупы смеются. Трупы смеются. И замолкают, когда я через них переступаю. Мои родители пропали. Мои родители пропали. Они ждут, когда я вернусь домой.Насчет последней строки он не был уверен. Джимми провел лучом по написанному и решил, что получилось не очень хорошо. Новые строки не сделают стихотворение лучше, но он все же написал:
Бункер пуст. Бункер пуст. Он полон смерти снизу доверху. Меня зовут Джимми, меня зовут Джимми. Но меня никто уже не зовет. Я один, призраки наблюдают, и одиночество делает меня сильнее.Последняя часть была ложью, он знал. Но это стихи, поэтому ложь не считается. Джимми чуть отошел и рассмотрел написанное в неровном свете фонарика. Строчки тянулись неровно, загибаясь вниз, каждая следующая строка кривилась сильнее предыдущей, а буквы становились меньше к концу каждого предложения. Когда он писал на доске, у него вечно проявлялась эта проблема: он начинал крупными буквами и мельчил к концу. Почесав бороду, он задумался: что эти стихи говорят о нем, что выражают?
Пожалуй, в написанном много неправильного. Пятая строка и вовсе вранье — о том, что никто не называет его Джимми. Он ведь назвал стихотворение «Я Джимми». Он все еще мысленно называл себя Джимми.
Он взял тряпку, оставленную в лотке с мелом, встал перед доской и собрался стереть неправильную строку. Но что-то его остановило. Это было опасение ухудшить стихотворение в попытке его исправить. А вдруг он сотрет строку, но не сможет написать взамен ничего хорошего? Ведь это был его голос, а звучал он слишком редко, чтобы так с ним расправляться.