Бунт на «Баунти»

Холл Норман

– Конечно! Разве ты не знал?

На несколько секунд таитянский вождь застыл в немом изумлении, после чего чрезвычайно возбужденно обратился к толпе. Слов его я не понял, однако мне сразу стало ясно, что Ити-Ити заправский оратор и что он сообщает людям новость: Блай – сын капитана Кука.

– Я приказал не говорить таитянам, что капитан Кук погиб, – вполголоса произнес стоявший рядом со мной Блай. – Думаю нам удастся выполнить наше задание быстрее, если они будут думать, что я его сын.

Этот обман несколько смутил меня, хотя я знал, с каким почтением таитяне относятся к имени Кука, и понимал, что, согласно девизу иезуитов: «Цель оправдывает средства», капитан Блай был прав.

Ити-Ити умолк,

и туземцы загомонили, глядя на Блая с новым интересом и даже благоговением. В их глазах сын капитана Кука был чуть ниже Бога. Воспользовавшись возможностью, я рассказал Блаю, что Ити-Ити предложил мне стать его тайо.

– Это хорошо, – сказал Блай, обращаясь к Ити-Ити. – Мистер Байэм – сын вождя у себя на родине. Он подарит тебе подарки, а ты за это возьми его к себе в дом, и он будет там жить. Пока мы здесь, он должен изучить наш язык, чтобы потом английские моряки могли разговаривать с вашими людьми. Понимаешь?

Ити-Ити повернулся ко мне лицом и протянул свою огромную руку.

– Тайо, да? – с улыбкой спросил он, и мы пожали друг другу руки.

Глава VI. В таитянском доме

До сих пор я прекрасно помню, как мы шли в тот день от берега на восток, – туда, где на поросшем травою мысу стоял дом моего тайо. Мы шли в тени хлебных деревьев, на которых уже начали созревать плоды. Судя по высоте и обхвату, многие их них были очень стары; эти величественные исполины с широкими глянцевитыми листьями и гладкой корой, вероятно, одни из благороднейших деревьев на земле и, несомненно, самые полезные для человека. Тут и там возвышались стройные стволы кокосовых пальм; среди них виднелись дома, крытые светло-желтыми листьями пальмы сабаль и окруженные бамбуковыми изгородями.

Хотя моему хозяину было не более сорока пяти лет, он уже имел множество внуков; когда мы подошли к дому, я услышал радостные крики, и дюжина крепких ребятишек высыпала нам навстречу. Завидя меня, они остановились, но вскоре, поборов смущение, облепили Ити-Ити и принялись рассматривать мою одежду. Когда мы подошли к дверям, на плечах у вождя уже сидело по внуку, а его старшая внучка вела меня за руку.

Просторный дом вождя – футов шестьдесят на двадцать – с полукруглыми, а не треугольными, как обычно, фронтонами был великолепен. Глянцевитые столбы из стволов кокосовой пальмы поддерживали крышу с фасадов, где дом был открыт, а боковые стены представляли собою бамбуковую решетку, свободно пропускавшую любое дуновение ветерка. Посыпанный свежим коралловым песком пол в одном конце устилали толстые циновки из травы, заменявшие в доме кровати. Из мебели в доме были лишь низкие деревянные скамеечки, служившие подушками, несколько сидений для вождей, сделанные из обрубков красного дерева, да доска с оружием, висевшая на одном из столбов, поддерживавших коньковый брус.

У дверей нас встретила дочь Ити-Ити, молодая женщина лет двадцати пяти с величественной осанкой, светло-золотистой кожей и рыжеватыми волосами. Мой хозяин улыбнулся дочери, потом мне.

– О Ина, – начал он и произнес несколько фраз, в которых я уловил лишь слово «тайо» и свое имя. Сдержанно улыбнувшись, Ина шагнула вперед, пожала мне руку, а затем, взяв меня за плечи, прикоснулась кончиком носа к моей щеке и втянула воздух. Я ответил на этот туземный поцелуй и впервые ощутил запах кокосового масла, которым умащивают кожу таитянки.

Слуги вождя толпились вокруг, с вежливым любопытством разглядывая друга их хозяина. Пока Ина отдавала какие-то распоряжения, из дома вышла необычайной красоты девушка и по знаку моего тайо также поздоровалась со мной. Звали эту гордую и застенчивую семнадцатилетнюю девушку Маймити, и была она племянницей моего хозяина.

Кивнув Ине, вождь повел меня в свою столовую,

представлявшую собой навес в тени железных деревьев, ярдах в ста от дома. Песчаный пол был устлан циновками, на которых вместо скатерти лежали свежие листья. Мужчины на Таити относятся к своим женщинам с уважением, ухаживают за ними, не позволяют заниматься тяжелым трудом и предоставляют свободу, какою у нас в стране пользуются только высокопоставленные леди. Однако несмотря на это, таитяне считают, что мужчина – существо божественного происхождения, а женщина – существо сугубо земное. Женщин не допускают в храмы великих богов и никогда не разрешают им разделять трапезу с мужчинами. Я был удивлен, что обедать мы сели лишь вдвоем с Ити-Ити и что женщины не принимают участия в приготовлении пищи и не прислуживают за столом.

Нам подали запеченную рыбу с бананами, свинину только что из печи и какие-то местные овощи, которых раньше я не пробовал; завершал обед пудинг со сладким кокосовым кремом. Я был крепким парнем с аппетитом мичмана, проведшего много месяцев в море, и хотя прилагал все старания, чтобы поддержать честь Англии и есть за троих, мой хозяин меня посрамил. Долго после того, как я уже был не в силах съесть ни крошки, он лениво поглощал рыбу, свинину, овощи и пудинг в совершенно неописуемых количествах. Наконец он вздохнул и приказал принести воды, чтобы ополоснуть руки.

– Сначала еда, потом сон, – произнес он, поднимаясь.

Под раскидистым деревом на берегу для нас расстелили циновку, и мы по таитянскому обычаю погрузились в послеобеденный сон.

Так начался период моей жизни, от которого у меня остались самые приятные воспоминания. Забота у меня была только одна – мой словарь; я проявлял к нему живейший интерес, и к тому же он занимал меня достаточно, чтобы не скучать. Во время нашего плавания я пролистал словарь английского языка, составленный доктором Джонсоном, и отметил в нем слова, наиболее употребляемые, по моему мнению, в любом языке. Теперь моей задачей было найти и записать их таитянские эквиваленты. Без ложной скромности могу сказать, что я был первым белым, который бегло говорил по-таитянски и сделал первую попытку записать этот язык. Сэр Джозеф Банкс дал мне с собой краткий словарик, составленный им по своим заметкам и записям капитана Кука, но, услышав таитянский язык, я понял, что система орфографии должна быть иной. Поскольку работа моя предназначалась главным образом для моряков, я стремился прежде всего к простоте и придумал алфавит, состоящий из тринадцати букв – пяти гласных и восьми согласных, при помощи которых можно было легко записать все звуки этого языка.

Ити-Ити разговаривал на своем языке; как и подобает вождю, запас слов у него был весьма обширным. Он интересовался моею работой и оказывал большую помощь, хотя длительные умственные усилия утомляли его – как, впрочем, и любого его соотечественника. Я преодолел это затруднение, подружившись с женщинами и разделив работу на две части. У Ити-Ити я узнавал слова, относящиеся к войне, религии, мореплаванию, судостроению, рыболовству и сельскому хозяйству, а у Ины и Маймити – все, что относилось к женским занятиям и развлечениям.

В первый же день моего пребывания в доме вождя я открыл свой сундучок и преподнес хозяевам подарки. Они были приняты с радостью, однако позже я с удовлетворением узнал, что дружбу такого вождя, как Ити-Ити, купить нельзя. Он, равно как и его дочь и племянница, полюбил меня, как мне кажется, от чистого сердца и всячески выказывал свою привязанность.

Каждое воскресенье я брал с собой рукопись и отправлялся на «Баунти» для доклада мистеру Блаю. ' Нужно отдать ему должное: все, за что он ни брался, он выполнял весьма тщательно. К моей работе капитан проявлял большой интерес и всякий раз просматривал список слов, сделанный мною за неделю.