Бунт женщин
Шрифт:
Когда же началась Перестройка, дворяне создали своё «Собрание» и комитет по изучению летописей, грамот и документов.
Руслана всегда помнила, что в ней течёт голубая кровь.
В школе она выделила несколько избранных, достойных её внимания. Прежде всего — Мелису.
Мелиса — учитель истории, рассказывает Руслане о её прошлом, о бунтарстве, о превосходстве дворян над другими сословиями.
Мелиса любит вызывать Руслану отвечать. Руслана любит слушать Мелису и спорить с ней. Они могут спорить часами.
Кроме того, Мелиса в самом прямом смысле слова возвышается над всеми,
Второй человек, с которым Руслана хотела бы подружиться, — Леонида. Такая же высокая, как она, Руслана, так же, как она, увлечена историей — они вместе занимаются в историческом кружке. Леонида тоже несёт на себе знак избранности. Но Леонида никак не откликается на заигрывания Русланы и вообще держится особняком от всех, кроме Вероники. Вероника часто выступает на занятиях исторического кружка, делает доклады и страстно реагирует на доклады ребят. Леонида любит слушать Веронику, и после занятий они вдвоём идут домой. Руслана смотрит им вслед.
И ещё Вадик.
Вовсе не сразу Руслана возненавидела всех мужчин.
Вадик был главой их школьной организации.
Чуть выше неё, спортивен, всегда улыбчив. Он организует общешкольные читательские конференции, исторические чтения, диспуты… и часто сидит на сцене, перед всеми. Сам он никогда не выступает, но каждому выступившему или кивнёт, или скажет — «молодец», или просто улыбнётся.
Вадик — в её бодрствовании и в её снах: словно с ней домой идёт, вместе с ней делает уроки, ложится с ней в одну кровать, встаёт вместе с ней утром. И пусть они не сказали и двух слов друг другу, она знает, она чувствует, он разделяет её мысли и ощущения.
— А почему бы нам не устроить настоящий бал? — как-то на одном из собраний предложил Вадик. — Со старинными танцами и с современными, со свечами, с распорядителем, со всеми ритуалами.
Может, он тоже дворянин?!
Готовили бал целый месяц: шили платья, разучивали кадрили. Руслана в ночь перед балом не спала. Завтра Вадик подойдет к ней!
Но… в тот, первый, бал в её жизни никто не пригласил её танцевать.
В какой-то момент затянувшегося ожидания она увидела себя со стороны: длинная, нескладная, с тяжёлой, семейной, челюстью. Сначала восторженным, потом жалким взглядом шарила она по ребятам в поисках Вадика. Как к защите, прижималась к нарядной, разукрашенной стене актового зала. Её было так много — серо-зелёного платья в цветах, до полу, рук, ног, жидких волос, что, казалось, все видели её ожидание и её отчаяние.
Вадик стоял с товарищами. Жестикулируя, рассказывал что-то. О чём говорил? Об олимпиадах, о чужих планетах или о последнем фильме, нашумевшем в городе: инопланетяне явились на землю!
Но вот к группе ребят подошёл распорядитель бала, с широкой красной лентой через плечо. Ребята зашарили глазами по лицам и фигуркам девушек, и вскоре Вадик остался один. Он продолжал «бежать» взглядом… вот встретился с её, улыбнулся и… «побежал» дальше. Пригласил свою одноклассницу, потом другую, потом третью.
Жажда бросить руки на широкие Вадикины плечи и под его удивлённо-восторженным взглядом расправиться, расцвести сменилась липким пульсирующим унижением. Провалиться сквозь паркет, рассыпаться в пыль… — только не торчать верстовым столбом под насмешливыми взглядами…
И во второй бал, и в третий… Вадик танцевал со всеми по очереди, кроме неё.
Как-то к ней подошёл невзрачный одноклассник, но не танцевать пригласил, а спросил, когда следующий зачёт по физике. Распорядитель пригласил её танцевать — с трудом выдавила: «Я не умею». Острым взглядом обиженной птицы она видела его попытки уговорить стоящих по стенкам ребят потанцевать с ней. Насмешливые взгляды-жала вонзались в неё и жгли огнём.
Клятва родилась из унижения: «Отомщу!»
Что бы она ни делала: шла в школу, готовила уроки… — она стояла у стены под градом насмешливых взглядов, а Вадик танцевал по очереди со всеми влюблёнными в него девицами, кроме неё.
Вовсе этот Вадик не тот, за кого она приняла его.
Легкомыслен, беспечен. В последнее время стал часто произносить речи со сцены. И, когда звучит его глубокий баритон, девчонки млеют — не понимают смысла того, о чём он говорит, слушают лишь модуляции его богатого голоса. Не только она попалась на удочку — чуть не в очередь выстраиваются девицы идти с Вадиком после уроков, провожают до дома. А он нежится в девичьей любви, лоснится довольством.
В ослеплении Руслана не желала видеть, что Вадик, в свою очередь, изо всех сил старается угодить окружающим. А если нужно кого-то поругать, лишь советует получше учиться или не прогуливать уроков.
Она продолжала следить за каждым его шагом, про себя повторяла его слова, глупо улыбалась, когда думала о нём. И, может быть, в гораздо большей степени за невозможность избавиться от наваждения, чем за равнодушие к ней, возненавидела его. Наступил день, когда она ощутила себя готовой для боя. На одном из собраний, посвящённом школьным текущим делам, потребовала слова.
Шла по проходу под сочувственными и насмешливыми взглядами, разбухала злобой. И эту злобу взойдя на трибуну, обрушила на Вадика — клеймила его как врага человечества.
А он моргал. Разинут рот, глупы глаза на малиновом лице.
Не дышали девчонки, и мальчишки, и учителя.
А лишь она замолчала, раздался возглас:
— Давно пора гнать его из секретарей!
Голос — мужской, и нетрудно предположить: владелец его влюблён в одну из поклонниц Вадика.
— Устроился в цветнике! — ещё мужской голос.
Обвал. Один за другим вставали парни и — казнили Вадика: барин, бездельник, учится хуже многих, в вождях держат за рожу да за кожу, моделью работать ему, а не молодёжным лидером.
Руслана продолжала стоять на трибуне: дирижёром, с поднятой палочкой, собирала голоса в хор.
Против любого из выступающих она точно так же стала бы бороться, а тут в союзниках её лютые враги — род мужской, ненавистный.
Вадика сняли с должности общим собранием. Учителя не успели вмешаться. Как ни орали очнувшиеся от потрясения девчонки, как ни стучали ногами, победило мужское население — парней оказалось в школе больше, чем девчонок.