Бунт. Книга II
Шрифт:
Степан резко повернулся, чтобы узнать, кто же это ведет такие речи, но казаки были заняты каждый своим делом, как ни в чем не бывало. Разин в душе рассмеялся: «Вот же люди, понахватали себе ясырок, добра всякого – и ничего, а атаману даже бабу завести нельзя. Будто я не казак, как все! Будто мне ничего не надо, окромя моих разлюбезных есаулов и казаков. Хвали их, уважай, будут радоваться, как малые дети, а посмотрел косо, словно ударил. Им нужна ласка атамана, а меня кто приласкает?» Атаман грустно улыбнулся от пришедших мыслей, заглянул в шатер. Здесь было
– Куда-то поспешаешь, Степан Тимофеевич?
Заслышав в голосе Черноярца насмешливые нотки, Степан круто развернулся к рядом идущему есаулу и, тяжело дыша ему в лицо, хрипло проговорил: «Где княжна?». Рука атамана потя – нулась к сабле.
– На струге она, Степан Тимофеевич.
– Почему там, а не в шатре?
– Не хочет уходить с него, царапается, кусается, плачет и никуда не идет. Мы бились, бились и оставили ее там. Я сразу тебе сказать решил, да забыл, – Черноярец хотел еще что-то сказать атаману, но Разин не стал слушать его и чуть ли не бегом поспешил на свою лодку.
Есаул остановился и задумчиво покачал головой: «Приворожила, что ли, его эта чертова басурманка? И что он в ней нашел? Совсем голову с этой бабой потерял».
По скрипучему мосточку Степан Разин вбежал на струг, кинулся в помещение, где находилась княжна. Та, завидев атамана, бросилась ему на шею, обвила его гибкими, горячими руками, стала целовать в губы, бороду, усы, лепетать персидские и русские слова.
Разин взял княжну на руки и, как ребенка, понес в шатер. Женщина была легкая, как пушинка. Она продолжала что-то говорить, осыпая поцелуями бороду и лицо Степана. Из слов княжны Разин понял, что она не хотела уходить со струга, потому что подумала, будто казаки хотят вернуть ее отцу, а она не хочет от него, атамана, уходить.
«Надо поговорить с есаулами: пусть бабу не трогают. И что они на нее ополчились? Каждый хочет за тебя кукарекнуть», – со злобой подумал атаман.
С княжной на руках проследовал он почти через весь стан в свой шатер. Казаки, приостановив работу, следили за атаманом: кто с понимающей улыбкой, кто ревниво, кто с завистью. А когда Разин скрылся в шатре, один из казаков в досаде сплюнул на землю, пробурчав: «Не гоже атаману баб по казацкому лагерю таскать», – и с остервенением снова взялся работать.
Стоящий рядом Леско Черкашин ответил казаку:
– А ты хочешь, чтобы батько тебя на руках носил да в плешину целовал! Сколько у тебя ясырок? – напористо спросил Леско.
– Четыре, – потупясь, ответил казак.
– Во, ребята, у него четыре ясырки! Погляди, коза, на свои глаза! А у батьки одна баба завелась, а он уже плюется! Пусть атаман потешится!
Казак махнул рукой и отошел подальше от Лески, чтобы больше не спорить. А Черкашин плюнул в досаде ему вслед, молвив:
– Ишь, судитель нашелся! Батьку оговаривать!
Подошел Фрол Минаев и поинтересовался:
– Что ты тут кричишь, Леско?
– Да вон тот про батьку нашего гутарит плохое, вздумал его оговаривать, – и показал на отошедшего казака.
Вглядевшись в казака, Фрол воскликнул:
– Это же Афанасий Козлов. Давненько я уже замечаю, что он атамана нашего всячески оговорить хочет!
Фрол решительно направился к Афанасию, решив все-таки выяснить с ним все до конца.
Завидев, что Фрол Минаев идет к нему, Козлов быстро попятился к берегу острова и юркнул в кусты.
– Стой! Стой! Козлов! – закричал Фрол Минаев и побежал туда, где скрылся Афанасий. Кинулся за убегающим, но кругом были непроходимые кусты и сухие высохшие сучья. Вдруг есаул услышал легкий всплеск воды у берега острова. Фрол побежал к берегу, но было уже поздно. Легкая лодочка отчалила от острова и стремительно помчалась в сторону Астрахани. Минаев выхватил из-за пояса пистолет, выстрелил вслед уплывающему. Но так как лодка была уже далеко, стрелок промахнулся, однако всполошил весь лагерь.
Где-то в глубине острова закричали: «Ребята! Стрельцы с боем идут!»
Фрол поспешил в лагерь, чтобы успокоить казаков. Когда он прибежал к шатру Разина, тот уже отдавал распоряжения есаулам, как вести оборону.
– Батько! – крикнул Фрол. – Напраслина это все! Нет стрельцов! Это я стрелял!
– Зачем зря палишь? – сердито, но с облегчением спросил атаман.
– Гад тут один на лодке в Астрахань убег. Хотел его пристрелить, да далеко уплыл. Не попал, – с сожалением ответил Фрол.
Степан пожурил Фрола, но к ночи распорядился выставить вокруг острова усиленный караул. Хоть и была у Разина царская грамота, но где-то в глубине души таились тревога и неверие в царское прощение.
2
Услышав выстрел, Афанасий Козлов, не оборачиваясь, что есть сил, стал грести к противоположному берегу. Расстояние быстро сокращалось. Уже перед астраханской пристанью Афанасий перевел дух, оглянулся, чтобы посмотреть, нет ли погони. Но сзади никого не было. На острове, где разбили казаки свой лагерь, стояла тишина. Козлов облегченно вздохнул, осмотрелся, обдумывая, куда же лучше причалить. На пристани кое-где еще находились небольшие кучки бедного люда, не спешившего по домам и надеявшегося, что кто-нибудь из казаков все-таки поплывет в город.
И когда от острова отошла лодка Козлова, многие обратили на нее внимание. Афанасий попытался причалить там, где нет людей. Это ему не удалось, так как, куда бы он ни направлял свое судно, туда и бежали астраханцы. В конце концов, Козлов решил причалить где придется и поплыл к пристани. Не успел он пристать к берегу, как тут же около него собралась толпа из работных, нищих и убогих. Люди плотно обступили казака, бесцеремонно его рассматривали, щупали одежду, оружие. Кто-то спросил: «Эй, казак, почему один приплыл? Где остальные?»