Бунтари и бродяги
Шрифт:
Сейчас он стал двигаться назад, и ему почти понравилось идти против вращения карусели, мимо уха или хвоста, за которые он уже держался, медленно перебираться от муравьеда к дракону и крокодилу, а затем бежать от лошади к зебре и тигру, ко льву и петуху. Как выражается его мама, нет грешникам покоя. «Но хоть я и не грешник, — сказал он себе, — покоя мне нет все равно. Да жить спокойно и неинтересно вовсе.» Сейчас, немного придя в себя, он уже почти бежал вместе с каруселью, время от времени оборачиваясь назад и глядя на контролера, который гнался за ним и грозил ему кулаком, потому что никак не мог его поймать. Он улыбался как ни в чем не бывало, видя возмущенные и удивленные лица катающихся, и хватался за шерсть или
«Что за черт, — выругался он, — все всегда происходит наперекосяк». Тум-бум-тум-бум — разносились ритмичные звуки музыки. Там-бам-там-бам — ударялись друг о друга тарелки, но сквозь все эти оглушающие звуки он слышал, как бьется его собственное сердце: тук-тук-тук-тук. И этот биение стучало у него в ушах, как будто кто-то ударил его боксерской перчаткой по голове, сжимало ему горло как тиски, и так сводило живот, что казалось, там дрались за пинту воды десяток умирающих от жажды человек. Его схватили за плечо, но он резким движением вывернулся и опять побежал как сумасшедший по вращающейся карусели. «Он меня догонит, наверняка догонит. Он взрослый мужчина и бегает быстрее меня. И он привык ходить по этой карусели.» Но он наклонялся и выпрямлялся, делал бросок вперед, как будто участвовал в забеге, и ему удавалось так ловко уворачиваться от своего преследователя, что он увидел впереди себя спину контролера, который стал обгонять его, вместо того, чтобы попытаться схватить сзади. Он замедлил бег слишком поздно, потому что контролер повернул назад и теперь погнался за ним в обратном направлении. Колен тоже повернул назад и гонки возобновились.
Теперь карусель крутилась очень медленно по сравнению с тем, что было раньше. Три минуты уже прошли, мотор был выключен, но Колена, у которого еще оставалась надежда удрать, вдруг схватили сзади за шею и вокруг пояса. Он повернулся в руках своего противника лицом к нему, и ему в нос ударил запах жира, пота и табака. Тогда он стал вырываться и со всей силы ударил контролера ногой по лодыжке, не соображая, какую боль он ему причиняет, ведь он сам из-за этого удара сильно ушиб себе носок. Контролер выругался так громко и забористо, что напомнил Колену собственного отца, когда тот ударил себе палец, прибивая полки на кухне. Но ему удалось освободиться из тисков, и, уверенный, что карусель уже почти остановилась, он решил удрать с нее. «Не стоит ждать, пока она остановится полностью», — это была последняя мысль, которая пришла ему в голову.
«Ты похож на Бака Роджерса, который неловко спрыгнул с корабля на сушу», — но до того, как он был способен подумать об этом, прошло несколько минут. Спрыгнув с вращающейся платформы, он перевернулся в воздухе как юла, отлетел к деревянной ограде, как пушечное ядро, и с силой ударился об нее, попав как раз между стоящей рядом парочкой молодых людей. Он даже не понял, что с ним произошло, когда он покатился кубарем с карусели и налетел на деревянный забор, ударившись с размаху руками и ногами о раскрашенную резную балюстраду. Открыв глаза, он долго не мог понять, где находится. У него в ушах звенела раскатистая музыка, перед глазами мелькали красно-бело-голубые огни и раскрашенные животные, но он с облегчением подумал, что наконец-таки освободился от своего преследователя, и неважно, какой опасности он подвергся.
Берт наблюдал за Коленом все три минуты, пока тот катался, и постарался протиснуться сквозь толпу, чтобы подхватить друга, когда он спрыгнет с карусели. Его маленькая фигурка в оборванной одежде освобождала себе путь локтями, но люди вокруг не спешили перед ним расступаться, поэтому он подоспел на выручку слишком поздно. «Ну же, — произнес он с тревогой в голосе, — поднимайся. Бери меня за руку. Тебе понравилось кататься?» — спрашивал он, пытаясь поднять Колена. На вопрос случайного прохожего он ответил: «Это мой двоюродный брат и с ним все в порядке. Я о нем позабочусь. Пошли, Колен. Он все еще тебя преследует, поэтому нам надо сматываться отсюда.»
Ноги у Колена были как будто ватные и ему хотелось прислониться к прочной, надежной ограде. «Он отпустил меня после того, как карусель прибавила скорость, гад проклятый. Ну и мерзко же он со мной поступил!»
«Шевелись, — настаивал Берт, — пошли в город».
«Оставь меня в покое, иначе я упаду. Я убью эту сволочь, как только она ко мне приблизится.» Нет, больше никаких каруселей: он ощущал под ногами доски деревянного пола, а перед его глазами снова замелькали ноги и тела деревянных фигурок животных. Аттракцион снова начал вращаться. «Сейчас твоя очередь, не так ли?» — со злостью в голосе спросил он у Берта.
Но нельзя было терять ни минуты. Берт присел, подставил свои плечи Колену, и поднялся вместе с ним как заправский гимнаст. Он побледнел от напряжения, но все же стал спускаться неверной походкой по деревянной лестнице, — однако на последней ступеньке силы его оставили и он упал вместе с Коленом на теплую землю насыпи. Они оба, «ослик» и «наездник», оказались под деревянным полом карусели, где никто не догадался бы их искать.
Они лежали там же, где и упали. «Прости меня, — сказал Берт, — я не знал, что этот ублюдок за нами следил. А потом ты пошел кататься и попался ему в руки». Он просунул руку подмышку Колену и придерживал его, чтобы тот не сполз вниз. «Ну как, тебе сейчас получше? Я виноват, но ведь на твоем месте мог бы оказаться и я. Тебе плохо? Тебя тошнит?» — спросил он и похлопал Колена по губам, которые тот держал крепко сжатыми. «Как же он за тобой гонялся, подлый ублюдок! Он наверняка хотел сдать тебя копам».
Колен внезапно поднялся и прислонился к доскам, и, почувствовав силу в ногах, пошел, шатаясь, в толпу отдыхающих, а Берт последовал за ним. В синяках, униженные и смертельно уставшие, они бродили по ярмарке до полуночи, пока им не пришла в голову мысль пойти домой. «Мне наверняка влетит, — сказал Колен, — потому что я пообещал вернуться в десять вечера». Берт заявил, что ему тоже зададут трепку, но он все равно хочет вернуться домой.
Улицы вокруг ярмарки были погружены во тьму, все было как будто в мокрой саже. Они шли, держась за руки, и, поскольку на улице было пустынно, пели во весь голос песню, которой Берта обучил отец:
«Мы не хотим стрелять из винтовок, И из пушек не хотим стрелять. Мы не хотим воевать за этих бандитов, Мы хотим остаться дома Мы хотим остаться дома Мы хотим остаться дома.»Они шли, громко и отчетливо выкрикивая слова песни своими охрипшими голосами, положив друг дружке руку на плечо, поворачивая за углы улиц и распевая в два раза громче, когда подходили к закрытому кинотеатру или к сырому кладбищу:
«Мы не хотим сражаться за партию Тори И погибать, как парни до нас, И падать в окровавленную грязь. Мы хотим работать…»Они перепрыгивали с одного куплета на другой, если слова предыдущего казались им лишенными смысла, распугивали кошек и обходили бродяг-полуночников. Из окон спален им орали, чтобы они заткнулись и не мешали людям спать. Они стояли посреди широкой улицы, и, когда мимо проезжала машина, пытались ее остановить, и, когда им это удавалось, удирали, чтобы не попасться водителю, разозлившемуся на них из-за этой шалости. Они поворачивали за угол, снова брались за руки, и насвистывали мотив «Британского устава»: