Бунтарка и Хозяин Стужи
Шрифт:
— А пятьдесят ударов… это много? — раздался тихий голос мальчика.
Для Душана? Я мысленно усмехнулась. Да он и после десяти не встанет! А уж после пятидесяти… Не уверена, что во Вдовьей реке вообще будет необходимость. Разве что, чтобы избавить Стеллу от хлопот, связанных с похоронами.
Эта мрачная шутка, промелькнувшая в мыслях, мне и самой не понравились. Как и ощущение чего-то темного, поселившегося внутри, не дававшего вздохнуть полной грудью, мешавшего ощущать в себе солнечную силу.
— Лив?
— Я не знаю, много
Некоторое время мы просто сидели возле камина. Фабиан, глядя на рассыпающееся искрами пламя, я, прижимая к груди дурацкую книгу и вспоминая, вспоминая, вспоминая…
Говорят, твоя мать была милосердной. Говорят, у нее было большое доброе сердце…
Слова Арлетты задели за живое, но не настолько, чтобы заставить меня сломя голову броситься к Снежному и молить о снисхождении. Можно подумать, они нас любили! Или беспокоились о нас, считали своей семьей… Нет, после смерти отца мы с Фабианом сразу стали для них чужими, обузой и досадным дополнением к наследию Селландов.
Стелла никогда этого не скрывала. Она и к Арлетте, мне иногда казалось, особо не была привязана. Но Душана она любила, и почему-то именно вид мачехи, побитой кошкой сжавшейся на земле, плачущей навзрыд от безысходности и отчаянья, застыл перед глазами.
Вот от чего я никак не могла избавиться.
— Ну как там мои голубчики? — В комнату, улыбаясь, вошла Дорота. В руках у нее был поднос под золоченой крышкой, напоминающей половинку солнца, а на щеке виднелись следы муки. При виде нас улыбка исчезла с ее лица. — Что это с вами? Выглядите так, будто кто-то умер.
— Еще нет, но завтра умрет. Душан, — проинформировал Дороту брат.
Несколько секунд она стояла, глядя на нас расширившимися от удивления глазами, а потом воскликнула:
— Что это вы такое говорите?! — Оставив поднос на столе возле окна, быстро подошла к нам.
Зимой в Драэре темнеет рано. Сумерки сгущались, накрывая замок чернильной вуалью, и у меня в душе тоже как будто темнело.
— Это правда. Нам Стелла с Арлеттой рассказали, — продолжал брат, в то время как мне совсем не хотелось говорить.
Хотелось вообще обо всем об этом забыть.
Фабиан взял роль рассказчика на себя, и следующие несколько минут комнату наполнял его звенящий от возмущения голос и причитания Дороты.
— Раз приставал, пусть отвечает! Правильно, что Снежный его наказывает! — в заключении вынес вердикт брат.
Я соскользнула с кресла, уступая его Дороте, а сама опустилась на мягкий меховой коврик и вопросительно посмотрела на ту, которая всегда меня поддерживала, помогала ласковым словом и советом.
— Бесспорно, Душан должен быть наказан, — мягко произнесла Дорота. — Но справедливо ли наказание?
— Конечно, справедливо! — запальчиво воскликнул брат. — Он ведь Лив пытался поцеловать! А мачеха… она нас терпеть не может!
Дорота покачала головой:
— Ненависть, мой милый, еще никого в этом мире не сделала счастливым. Вы росли, видя перед собой плохой пример: эгоистку Арлетту, самовлюбленного Душана, мачеху, которая вам доброго слова никогда не сказала. Но это не те, на кого стоит равняться. Ты был совсем крошкой, но Лив помнит, какой была ваша мама: самым светлым и добрым человеком, которого я когда-либо знала.
— Предлагаешь все простить и просто взять и забыть? — тихо спросила я. — Так поступила бы мама?
Дорота ласково погладила меня по щеке:
— Забыть ты не сможешь, да и прощать не надо. Но наказание должно быть соизмеримо преступлению. Душан поступил с тобой скверно. Избалованный мальчишка решил, что ему все позволено, и теперь расплачивается. Должен расплатиться — это правильно. Неправильно не давать ему шанса осознать свой проступок и стать лучше.
— А если не станет? — Я подняла на Дороту глаза. — Меня, может, больше и не рискнет тронуть, но какая-нибудь другая девушка может пострадать.
— Может, и не станет. А может, наконец возьмется за ум и поймет, что за все в этой жизни надо платить. Для того и нужны суровые, но справедливые наказания. Те, что помогают исправиться. А приговор Снежного… — Она чуть слышно усмехнулась. — Отдает местью, продиктованной злостью и ревностью.
Ревностью?
Я нахмурилась, но спросить, что она имеет в виду, не успела, Дорота снова заговорила:
— Я не прошу тебя вмешиваться. Просто подумай и реши для себя, желаешь ли ты Душану смерти. Если именно так хочешь его наказать, что ж, твой выбор и твое право. Поступай, как считаешь правильным.
Нелегкий выбор. Непростое решение.
Пока размышляла, бездумно выдергивая из ковра-шкуры меховые ворсинки, чувствовала, как тьма внутри меня разрастается, раскрывает свои щупальца, и мне это не нравилось. Это чувство душило и угнетало.
Душан должен ответить за то, что сделал, но Дорота права — наказание должно быть соизмеримо преступлению. Не хочу уподобляться своей злобной сестрице Арлетте, не хочу хранить яд в сердце.
И тьма в душе мне не нужна.
— Я поговорю со Снежным, — тихо сказала я.
Как ни странно, Фабиан не стал возражать.
Добиться аудиенции у его снежности оказалось непросто, почти невозможно. Это когда ему припекает целоваться, он тут как тут, а когда мне что-то от него надо…
— Его величество сейчас занят, — пробубнил камергер, выйдя ко мне, добрые полчаса обивающей пороги королевских покоев. — И вряд ли скоро освободится. Когда ему будет угодно, он сам с вами увидится.
В этом я даже не сомневаюсь.
— У меня к его величеству дело срочное, поэтому буду ждать. — Я огляделась в поисках диванчика, кресла или хотя бы пуфа, но галерея, что вела в покои Снежного, могла похвастаться только наполированными доспехами и стражниками, чем-то напоминающими те самые доспехи. Они были такими же молчаливыми и неподвижными.