Буратино

Бирюк В.

А вот это хорошо. Мне-то терять нечего. Это она думает, что я - как все нормальные люди вокруг. Что мне разница в десяток плетей важна, что мне интересно в какие руки меня продадут. А мне плевать. Или я - вольный. Не-людь свободная. Или - "орудие говорящее" сельскохозяйственное. Дохлое.

Мне терять нечего. Кроме своих цепей. Точнее, ошейника. И я к этому здесь готов. Практически сразу, как только понял, что головы здесь рубят всерьёз. Смертью меня уже не удивишь - "плавали, знаем".

А вот ей... есть чего терять. А не обострить ли ситуацию? Жаль, я почти совершенно не знаю ничего про этого Храбрита. Только кусочки из Марьяшкиных рассказов. Весьма редких - не до того было, не интересно. Я её жалел - не хотел о её вдовстве напоминать. Ну и сам дурак. Ничего не знаю о ситуации в усадьбе. Какие тут расклады-партии-группировки? А давно ли он здесь? Как пришёл? Битый прибежал, или по делу, или в отпуск... Слуг у него сказано - трое новых. Какие? На что годные? А как он и его люди с остальными, с местными? Если тут заварушка начнётся - кто за кого будет?

Даже если выберусь из поруба... как мужиков своих вытаскивать, где барахло сложено? А как уйти? Как коней взять? А упряжь? Или - лодкой вниз да по речке? А припас где взять? А другие здешние пути-дороги? По своему следу еще смогу, а вот в сторону... без Могута - до первой трясины.

Так, как уйти - это сильно потом. Сначала как выйти. Храбрита не знаю, но знаю мужскую психологию. Правда, двадцать первого века. Попробуем. Как говаривал товарищ Сталин: "Попитка - не питка". Хотя в моем случае - вполне может обернуться именно пыткой. Со смертельным исходом.

Итого: попробуем натравить мужскую глупость на женскую подлость.

Над головой стукнул люк, появилась бородатая голова с горящей лучиной с одной стороны и спускаемым на верёвке ведром - с другой.

– - Ты... эта... малой... Пей быстро и назад. Молодой боярин велел тебе ничего не давать, пока он сам с тобой не поговорит. Это ты боярыне скажи спасибо. Она к те смилостивилась. Давай ведро назад.

– - Тяни. Слышь дядя. Что там на усадьбе?

– - Дык. Празднуют возвращение боярыни. Люди все за столом сидят, пьют-закусывают. Только вот я, да еще Охрим возле тех двоих мужиков - сторожим, голодные и холодные.

– - Так ты сбегай в дом, прихвати себе со стола на что глаз ляжет. Я-то отсюда не сбегу.

– - А знаешь как боярин Храбрит бьётся больно? Ежели я без дела с места уйду...

– - А я тебе дело дам. Такое, что Храбрит не бить будет, а вперёд тебя сюда прибежит, да еще спасибо скажет. А ты тем временем и рыбки за столом попробуешь, и бражки примешь. Скажешь Храбриту на ухо, что б никто не слышал: малой помирает, сильно его по голове огрели. Малость не в себе. Хочет перед смертью тайну открыть. О золоте.

– - Чего? Ты, паря, и вправду от полена... Какое такое злато? У тебя? Да он меня...

– - Тогда имя добавь: Касьян-дворник. Иди.

Мужик убрался, а меня начало трясти. А ну как не купится? Не придёт? Отложит до утра? На свету мои бредни будут... совсем не так... И по утру куда проще меня... хоть на кобылу, хоть на подвеску...

Храбрит пришёл. Перегнулся в проем, посветил на меня лучиной, рыгнул густым хмельным и рыбным духом.

– - Грят, ты сдох. А ты вона, сидишь...

– - Прогони слугу. Слово моё только для твоих ушей.

Храбрит чего-то рявкнул через плечо, там хлопнула дверь.

– - Ну сказывай. Про злато Касьяна-дворника. Только врать-то не вздумай. Я таких как ты... как орехи лесные щёлкаю. Это ж я на него, на Касьяна, княжью дружину навёл. Перед тем - трое суток из застенка не вылезал, в дерьме татей пытаемых весь был. Но узнал-таки как он за Днепр уходить будет. Взяли мы его тогда и голову отрубили. Да... Славное было дело. Мне за это сам великий князь Ростислав Мстиславич у Черниговского Святослава Ольговича землицы выпросил. Эх, погибла грамотка на надел даденая. Ничего, вот съезжу к Чернигову - новую выправлю. Да и начну селиться-обживаться.

– - Коли ты при казни Касьяна был, то должен помнить, что слева крайним мальчонка стоял. Перед плахой и прорубью.

Храбрит... мгновенно подобрался. А он и не пьян вовсе. Так, под хмельком. Взгляд сразу стал цепким. Пыточных дел мастер? Или, скорее, дознаватель из внутренних органов? Следак-важняк? Как-то Марьяша о его делах... Лучина прогорела, обожгла ему руку, он выругался и уронил ее вниз, мне под ноги. Дальше мы сидели в темноте. Только в проёме люка на потолке поруба чуть белело его лицо.

– - Так вспомнил ли, Храбрит Смушкович?

– - Было такое. То ты, что ли, был?

Быстро соображает.

– - Я.

– - Чудно мне. Чтобы вор в воровстве своём без пытки сознавался. Лады, по утру пройдусь по тебе железом калёным - все расскажешь.

– - Так я и так...

– - "Так" - веры нет. Сперва на дыбу, потом - огнём или там плетью. Потом спрашивать. Хоть подельника, хоть доносчика. Я это дело хорошо умею - спрашивать.

– - Постой. Я до утра не доживу. И не о касьяновых делах речь. Вы ведь серебро его спрятанное нашли? Так? А золото - нет. А ведь Касьян и люди его и злата немало взяли по церквам да усадьбам. Так что не любо - не слушай, а только хоть ты и умелец, а много ли с мертвяка по утру вытянешь?

– - Сказывай. Только лжи не вздумай...

– - Мне лжа без надобности. Ты кису мою перетряхивал? Что нашёл? Из злата?

– - Ну... серёжки золотые Марьяшкины. Подарок мой за сына. Которые ты у ей отобрал.