Буревестник
Шрифт:
– Черт возьми, – пробормотал он. – Мне нужно шесть тысяч человек.
Он коротко рассмеялся и надул щеки. В его положении можно было мечтать не то что о шести, а о целых шестидесяти тысячах, от этого все равно ничего не изменилось бы.
Он посылал письма с просьбами о подкреплении как Дерри Брюеру, так и королю Генриху, но, похоже, беженцы из Анжу и Мэна принесли с собой на родину пережитый ими страх. Король не посылал войска во Францию, опасаясь беспорядков дома. У Уильяма имелось слишком мало солдат. Это было возмутительно. К тому времени, когда при английском королевском дворе осознают масштабы угрозы, думал он, Нормандия будет потеряна.
Он вытер пот со лба. Кале представлял собой мощную крепость, с двойным рвом и мощными стенами толщиной восемнадцать футов у основания. Эту крепость, расположенную на побережье и снабжающуюся по морю, невозможно принудить к сдаче голодом. И все-таки король Эдуард однажды взял ее, сто лет назад. Следовательно, ее можно взять еще раз, с помощью достаточного количества солдат и осадных орудий.
– Как мне остановить их? – произнес Уильям вслух.
Услышав его голос, двое слуг заглянули в комнату, чтобы узнать, нет ли у командующего новых распоряжений. Он хотел было махнуть рукой, отсылая их, но потом передумал.
– Передайте барону Олтону, чтобы он готовил гарнизон к выступлению.
Когда слуги скрылись за дверью, Уильям подошел к окну и бросил взгляд на серое море.
– Боже, спаси нас всех, – прошептал он. – Это произошло тогда. Это может произойти опять.
Он прекрасно знал, что численность – это еще далеко не все. Английские короли почти всегда располагали меньшими силами, когда встречались с французами на поле брани. Он резко тряхнул головой, взмахнув густыми волосами. Перед ним стояла сложная проблема. Люди в Англии ожидали от своей армии побед над французами, независимо от ее численности и места, где происходит сражение. Если ему не удастся защитить Нормандию после того, что случилось в Анжу и Мэне… Уильям содрогнулся. Теперь, кроме Нормандии, на территории Франции оставалось только одно английское владение – провинция Гасконь на юго-западе. Она будет поглощена в течение нескольких месяцев, если французам удастся выиграть эту кампанию. В ярости он ударил кулаком по столу. Лежавшие на картах кусочки свинца раскатились и попадали на пол. Его отец и брат погибли от рук французов. Каждая аристократическая семья понесла потери. Однако, несмотря ни на что, англичане упорно продолжали расширять свои владения во Франции. Они будут с презрением относиться к человеку, который не сможет сохранить то, что было завоевано их кровью.
Уильям понял, что Йорк имел в виду, говоря о «чаше с ядом» во время их короткой встречи. И все же он сомневался в том, что тот предвидел неожиданное вторжение французских войск в Нормандию. Лорд тяжело вздохнул и закрыл руками лицо. Ему не оставалось ничего иного, кроме как встретиться с французским королем на поле битвы и вверить свою судьбу господу.
Он позвал троих молодых людей, приставленных к нему в качестве личных слуг.
– Принесите мои доспехи, ребята, – сказал им Уильям, не отрывая глаз от карт. – Кажется, я отправляюсь на войну.
Довольные, они выскочили из комнаты и помчались в арсенал за доспехами герцога, которые нужно было тщательно смазать и подготовить к сражению. Он с улыбкой смотрел им вслед, слыша, как они разносят новость по крепости, тут же огласившейся ликующими криками. Несмотря на отвратительное настроение, его порадовал энтузиазм людей и их вера в него. Сам он не разделял ее, но и не мог отвергнуть поднесенную ему чашу.
Томас застонал и начал задыхаться, когда большая ладонь легла ему на лицо, закрыв рот и нос. Он вцепился в пальцы и принялся изо всех сил отгибать их назад, пока тот, кому они принадлежали, не вскрикнул от боли. Ладонь исчезла. Томас лежал в предрассветных сумерках и тяжело дышал. Его сознание прояснилось, и он испытал стыд, различив в тусклом свете фигуру сына, сидевшего рядом с ним. Морщась от боли, Рован потирал пальцы, дуя на них.
Томас уже в достаточной степени пришел в себя, чтобы понять, что разговаривать нельзя. Рован повел глазами вверх, показывая, что кто-то находится рядом. Охваченный паникой, Томас почувствовал тошноту. Это был последний симптом лихорадки, лишившей его сил. Последнее, что он помнил, было то, как сын тащил его по полю при свете луны.
Томас понял, что лихорадка пошла на спад. Сильный жар, из-за которого у него пересохло во рту и ломило все суставы, прошел. Чтобы предотвратить рвоту, он теперь уже сам из последних сил зажал руками рот и стиснул зубы. Перед глазами все закружилось, и он почувствовал, что вот-вот опять потеряет сознание. Ладони давили на лицо подобно плитам холодной плоти.
Рован напрягся, услышав звуки, которые издавал отец, подавляя приступ тошноты. Сквозь щель между досками сарая он пытался рассмотреть, кто ходит вокруг, но ему мало что удалось увидеть. В более мирные времена речь шла бы не более чем о сыновьях фермера, которые поднялись с постели, чтобы приняться за свою повседневную работу. Однако отцу и сыну уже несколько дней не попадались фермы, где оставались бы хозяева. Дороги, ведущие на север, захлестнула новая волна беженцев, но на сей раз не было ни извинений, ни разговоров о перемирии, ни сделок по продаже недвижимости. Рован знал, что они с отцом уже пересекли границу Нормандии. Они лишь совсем недавно осмелились выйти на большую дорогу и соскрести мох с дорожного указателя. Руан находился где-то на севере, это все, что было известно Ровану. Дальше за ним располагался Кале, самый оживленный порт Франции.
Вдыхая пыль с частицами куриного помета, Томас больше не мог сдерживать рвотные спазмы своего пустого желудка. Он пытался приглушить издаваемые им звуки, прижимая ко рту черные от грязи руки, но сохранить тишину так и не удалось. Рован вздрогнул, когда рядом скрипнула доска. Он не слышал, чтобы кто-нибудь входил в сарай, и все меры предосторожности были излишни. Двигавшиеся на север французские солдаты вели себя шумно, уверенные в том, что им нечего опасаться. Но был риск, что за Томасом и Рованом все еще охотятся их первоначальные преследователи. Они достаточно хорошо узнали этих людей, упорно идущих к своей цели, чтобы опасаться их. Спасаясь от них, двое лучников преодолели шестьдесят миль, идя по ночам и отлеживаясь в укрытиях при свете дня.
В своем воображении Рован рисовал неясные движущиеся тени, которые не раз видел вдали. Они представлялись ему мстительными дьяволами, безжалостными существами, которые не остановятся ни перед чем в своем стремлении настигнуть их. Он беспомощно смотрел на изможденное тело отца, сильно похудевшего с тех пор, как они воевали и потерпели поражение. Несколько дней назад они выбросили свои луки – это увеличило их шансы выжить, но было больно, словно рвать здоровые зубы. Хотя идти стало легче, это не спасло бы их, попади они в руки врага. Французы, питавшие особую ненависть к лучникам, умели выявлять их по телосложению. Можно было спрятать лук, но не руки лучника. Если те попадали к ним в плен, они подвергали их страшным мучениям.
Ровану до боли захотелось сжать брошенное оружие, как он делал каждый раз, когда ему становилось страшно. Господи, как вынести это! У него еще оставался нож с рукояткой из рога. Ему вдруг захотелось выпрыгнуть из тьмы и броситься на того, кто бродит вокруг сарая. От напряжения его сердце билось с такой силой, что с каждым ударом перед глазами вспыхивали огоньки.
Услышав шелестящий звук, он резко повернул голову и едва не выругался вслух. Среди тюков сена постоянно что-то шуршало и двигалось. Конечно, там были крысы и охотившиеся на них кошки, копошились насекомые и устраивали гнезда птицы. Но едва ли под весом какого-то из этих существ могла скрипнуть половица.