Буревестник
Шрифт:
Лорд вновь опустился на колено, и в его глазах блеснули слезы. Король положил ладонь ему на голову. На какое-то мгновение Карла обуяла ярость, и у него возникло желание перерезать своему придворному горло. Королевские пальцы вцепились в его спутанные волосы. Ле Фарж с удивлением взглянул на своего суверена, и тот разжал ладонь.
– Вы мне еще нужны, Ле Фарж. Мне нужно, чтобы вы находились рядом со мной, когда мы наконец начнем вышвыривать англичан из Франции. Мое терпение лопнуло. Перемирие нарушено. Я обрушу на них свой гнев, и они будут помнить об этом на протяжении целого поколения. Это моя земля, Ле Фарж. Моя! И я жажду мести.
Джек Кейд с трудом прокладывал путь сквозь толпу. Пэдди и Роб Эклстон следовали за ним в пространстве, создаваемом его локтями и широкими плечами. Тычки от него доставались также и им, и они при этом тихо чертыхались. Люди в толпе были уже на взводе и раздраженно толкали их, провожая гневными взглядами. Только те, кто узнавал Эклстона или его ирландского друга, застывали на месте. Те же, кто знал их хорошо, протискивались к краю, чтобы быть подальше от них. Репутация обеспечивала им пространство не хуже, чем локти, и благодаря ей в скором времени Джек Кейд оказался на открытой площадке в центре толпы.
Он стоял, тяжело дыша, черный от сажи, и окидывал взглядом окружавших его людей. Человек, державший речь, внезапно замолчал, словно увидел привидение. Остальные тоже утихомирились и безмолвно воззрились на вновь прибывших.
– Это ты, Кейд? – спросил оратор. – Господи, что с тобой случилось?
Это был высокий человек, а коричневая шляпа, добавлявшая ему еще добрых шесть дюймов, делала его еще выше. Джек знал Бена Корниша и никогда не любил его. Взгляд его налитых кровью глаз был прикован к висящему телу. Люди, казалось, не обращали никакого внимания на повешенного. Они притопывали ногами, беседовали и смеялись. Джек понятия не имел, для чего они собрались здесь, но бессмысленность выражения их лиц вызвала в его душе ярость. Он пожалел, что у него в руке нет полного кувшина, в котором можно было бы ее утопить.
– Я пришел, чтобы вынуть из петли своего парня, – произнес он хриплым голосом. – И вы не остановите меня.
– Ей-богу, Джек, есть дела и поважнее, – проревел Корниш. – Магистрат…
У Джека сверкнули глаза.
– Мертв. Ты это хотел сказать, Корниш? И ты тоже будешь покойником, если встанешь на моем пути. Мне до тошноты надоели магистраты и шерифы – а также люди шерифа, вроде тебя. Все вы подлизы и подхалимы. Ты меня понял, Корниш? Убирайся отсюда, пока я не выпорол тебя ремнем. Хотя нет, постой, я сейчас сделаю это.
К удивлению Джека и двух его друзей, эти слова были встречены смехом и одобрительным гулом толпы. Корниш залился краской, его губы беззвучно шевелились. Джек взялся рукой за широкий кожаный ремень, поддерживавший его штаны, и, увидев это, Корниш быстро протиснулся сквозь толпу и исчез.
Под пристальными взглядами людей Джек тоже зарделся почти столь же густым румянцем.
– Кто вы такие, черт вас подери? – спросил он.
– Ты должен помнить меня, Джек, – раздался голос.
Из толпы появилась коренастая фигура в кожаном фартуке.
– Я тебя знаю.
Джек впился в человека глазами, затем кивнул:
– Да, и я тебя знаю, Данбар. Я думал, ты во Франции, сколачиваешь себе состояние.
– Я этим и занимался, пока у меня не отобрали землю.
Брови Джека поползли вверх. Казалось, ему было приятно услышать о неудаче, постигшей его знакомого.
– У меня никогда не было земли, Данбар, поэтому я не знаю, что чувствует человек, когда ее теряет.
Кузнец покраснел и поднял голову.
– Теперь я вспоминаю, почему не любил тебя, Джек Кейд.
В течение нескольких секунд они сверлили друг друга взглядами, но затем кузнец глубоко вздохнул.
– Имей в виду, если ты убил магистрата, я не вижу в этом ничего зазорного и готов назвать тебя другом. Он получил то, что заслужил.
– Я не убивал… – начал было Джек, но толпа заревела, и он лишь смущенно захлопал глазами.
– Нам нужен человек, который выразил бы наше недовольство в Мейдстоне, – сказал Данбар, положив ему руку на плечо. – Человек, который мог бы взять этих ублюдков за горло и трясти их до тех пор, пока они не вспомнят, что такое справедливость.
– Я не тот человек, – ответил Джек, освобождаясь от его руки. – Я пришел за своим мальчиком, вот и все. Теперь уйди с дороги, Данбар, иначе, честное слово, пожалеешь.
Он решительно отодвинул кузнеца в сторону, подошел к телу сына, раскачивавшемуся на веревке, и посмотрел на него с выражением глубокой скорби на лице.
– Мы пойдем туда в любом случае, Джек, – сказал Данбар, повысив голос. – Нас здесь шестьдесят человек, но тысячи людей возвращаются из Франции. Мы собираемся показать им, что не позволим так обращаться с жителями Кента.
Из толпы донеслись одобрительные крики, но все взоры были прикованы к Джеку, который достал нож и перерезал веревку. Пэдди и Эклстон подхватили тело и осторожно опустили его на камни. Джек взглянул на распухшее лицо сына и смахнул с глаз слезы.
– Никогда не был в Мейдстоне, – сказал он, подняв голову. – Там будут солдаты. Тебя убьют, Данбар, и всех остальных тоже, будь вы жители Кента или нет. Они натравят на вас собак и костоломов, и вам не останется ничего иного, кроме как извиниться и убраться восвояси. Я не сомневаюсь в этом.
– Если нас будет тысяча, у них ничего не выйдет, Джек. Им придется выслушать нас. Мы заставим их.
– Нет, приятель, они пошлют против вас таких же людей, как и вы. Сами они укроются в своих роскошных домах, а крутые лондонские парни будут проламывать вам черепа. Советую тебе, Данбар, прислушаться к словам человека, который знает, что говорит.
Кузнец в раздумье потер ладонью шею.
– Может быть, будет так, как ты говоришь. А может быть, мы найдем справедливость. Ты пойдешь с нами?