Бургомистр города Верне
Шрифт:
Торги состоялись в зале бракосочетаний. Нотариус Команс выложил все содержимое своего портфеля на зеленое сукно стола и торжественно зажег свечу.
Вот так в одиннадцать утра г. Дюперрон и Йостенс из Брюсселя выкупили у города Верне газовый завод и обязались в трехмесячный срок снести его.
Несмотря на дождь, грязь, подтеки на паркете и лестницах, промокшие ноги и плечи, распространяемый людьми запах шерсти и катастрофическое состояние улиц, этот день стал для Йориса Терлинка днем триумфа.
Никто, даже сам Ван де Влит в зените славы, не осмелился бы даже помыслить о возможности сноса обошедшегося так дорого газового завода и продаже его брюссельским торговцам железным ломом, которые демонтируют предприятие и вывезут отходы.
Терлинк сделал это. Вот уже две недели газ поступал в Верне с завода в Руселаре по цене на четыре су ниже.
Все курили сигары — сигары Терлинка. Не успели закончиться торги, как Кемпенар подал бутылку портвейна и рюмки. Машины уже разъезжались.
Маленький нотариус Команс пригласил г. Дюперрона и Йостенса скрепить купчую своими подписями.
Официальная часть завершилась. Подрядчики были довольны.
— Мы надеемся, господин бургомистр, что вы не откажетесь позавтракать с нами. Нам говорили, что в вашем городе есть превосходный ресторан.
Господин нотариус тоже разделит нашу трапезу.
— Если вам угодно позавтракать вместе с нами, мы сделаем это у меня, — ответил Йорис.
Он уже послал Кемпенара предупредить жену. Пригласил нотариуса и даже Мелебека, самого ожесточенного своего противника в вопросе о газовом заводе.
— А пока позвольте принять вас в ратуше.
Словом, все прошло удачно, хотя и несколько сумбурно, главным образом из-за дождя, но также и потому, что памятные события никогда не похожи на то, чего от них ожидают. Деловые люди, коммерсанты, поднявшиеся ни свет ни заря, проехавшие тридцать, а то и сто километров, пошлепавшие по грязи при осмотре площадки, а затем у крытого зеленым сукном стола быстро смекнувшие, что Дюперрон и Йостенс пойдут до конца, отправлялись по домам в плохо скрытом дурном настроении.
Неожиданней всего для Терлинка было видеть у себя за столом нотариуса Команса, ни разу не переступавшего порога его дома, и Мелебека, бывавшего у бургомистра только в служебном кабинете.
Они сидели здесь, в столовой, где чуточку дымила печка, воздух стал синим, а на скатерти красовались деликатесы, которые редко подают и за которыми Тереса специально ходила к ван Мелле, торговцу ранними фруктами; иные коробки простояли на полках лет пять-шесть, так что все уже забыли об их содержимом.
Лицо г-на Команса, расположившегося спиной к печке и оказавшегося слишком близко от нее, поскольку стол пришлось раздвинуть, казалось совсем розовым, почти красным на фоне седой бороды. У печки же на полу выстроились бутылки, старые бутылки, отобранные Йорисом в погребе и теперь подогревающиеся.
— Здоровье бургомистра Верне! — с первой же рюмкой провозгласил тот из брюссельцев, который, несомненно, был Йостенсом.
Он говорил, как не сумел бы никто другой во Фландрии, — с обескураживающей легкостью, круглыми фразами, жонглируя словами, а заодно, казалось, и самой жизнью.
На завтраке он вел себя так же, как на торгах, и Мелебек заметил, что Терлинк, обычно пивший только пиво, несколько раз опорожнял бокал с вином и, по-прежнему сохраняя серьезный вид, осматривался вокруг задумчивым взглядом.
Брюссельцы говорили безостановочно, в помещении становилось все жарче, Мария циркулировала между столовой и кухней, где ей помогала Тереса, не вышедшая к гостям.
Команс заметил ее через приоткрытую дверь и с удовольствием бросил:
— Будем ли мы иметь счастье видеть госпожу Терлинк?
— Не сегодня, — отозвался Йорис. — Моя жена просит ее извинить: ей нездоровится, и она не выходит из спальни.
Не прошло и пяти минут, как старый нотариус, с мальчишеским озорством наблюдавший за происходящим, снова увидел на кухне Тересу и заметил:
— Послушайте, Терлинк, я только что видел вашу жену.
Он ликовал, что ему удалось поставить бургомистра в затруднительное положение. У Мелебека засверкали под очками глаза. Брюссельцам стало неловко.
И Терлинк, не покраснев, тяжеловесно проронил:
— Вы правы, господин Команс. Моя жена действительно в кухне, где помогает служанке.
Вино, что ли, подействовало на него? Он, конечно, оставался спокоен, но это было уже не прежнее, знакомое всем ледяное спокойствие. Он осмотрелся вокруг, как человек, собирающийся сделать важное заявление.
— Это вопрос, который вы себе еще не уяснили.
Гости ели голубей, потому что дичи не удалось достать.
— Обычно, господин Команс, в этом доме, вернее в этой столовой, нас всего двое, и одной служанки более чем достаточно, чтобы обслужить нас, не так ли? Гости бывают у нас три, допустим, четыре раза в год. Неужели ради этого я стану весь год содержать лишнюю служанку, которой нечего будет делать?
Вилки заработали безостановочно, потому что атмосфера стала натянутой.
— Если я найму на эти дни кого-нибудь со стороны, чем этой особе заниматься в остальное время? Ответьте, господин Команс.
Не прячься Тереса за дверью, она тоже заметила бы, что глаза у ее мужа слишком блестели.
— Наш город с пятитысячным населением действительно живет продуктами окрестных деревень, то есть молоком, маслом, яйцами, зерном, сахарной свеклой. Но если бы мы послушались вас, господин Команс, а с вами тех, кто не видит дальше собственного носа, мы продолжали бы сами производить и газ, обходившийся нам дороже, чем газ, продаваемый нам соседним городом, и когда встал вопрос о постройке новой больницы, вы настаивали на передаче заказа местным подрядчикам. Так во всем.