Бургомистр города Верне
Шрифт:
Кемпенар пел на каждом вечере благотворительного общества, и пахло от него все так же дурно. Но когда он приносил Терлинку почту, в глазах у него поблескивал незнакомый огонек.
— Добрый вечер, баас.
— Добрый вечер, господин Кемпенар.
В глубине души Кемпенар был доволен, его большие глаза блестели, он, втайне ликуя, то и дело проводил пальцами по губам.
— Вчера, ближе к вечеру, дважды приходил председатель профсоюза. Предупредил, что сегодня явится снова… Вы будете в ратуше?
— Возможно.
Г-н Кемпенар был доволен, очень доволен! И возвращаясь к себе в канцелярию, сам себе подмигивал, смотрясь в кусок зеркала, висевший над эмалированным умывальником рядом с полотенцем, от которого пахло той же затхлостью, что и от всей его особы.
— Если хотите еще картошки, возьмите у меня. Мне нажарили чересчур много.
Непонятно было, как Яннеке зарабатывает себе на жизнь, потому что ее кафе всегда пустовало. А если посетители и появлялись, как, к примеру, Терлинк, то это были скорее приятели, садившиеся у огня, чтобы выпить кружку пива и поболтать с хозяйкой.
— Что вы сказали о моей картошке? — осведомилась она из кухни. — Не понравилась?
— Нет, Яннеке, понравилась. Я сказал только, что ее слишком много.
— Лучше слишком много, чем слишком мало.
Взгляд Манолы упал на руку Терлинка, судорожно сжавшую бумажную скатерть. Затем она посмотрела на его лицо и на этот раз не рассмеялась:
— Да не волнуйтесь вы так, господин Йос. Я же сказала вам: все идет хорошо.
Она плохо понимала, что с Терлинком. Ей случалось с задумчивым видом, вот как сейчас, наблюдать за ним. Потом у нее вырывалась какая-нибудь коротенькая фраза, выдававшая ее мысли:
— Правда, что у вас есть дочь?
— Правда.
— Какая она?
Маноле довелось однажды проехать через Верне на машине своего друга, но город не вызвал у нее интереса. Ей запомнилась только огромная площадь, вымощенная очень мелкой брусчаткой, да дома с зубчатыми щипцами.
— По-вашему, отец Лины обошелся с ней как порядочный человек? Заметьте, для нее-то это счастье: теперь ей живется спокойней… Порой Терлинк напрягал слух, как если бы мог расслышать из кафе звуки в соседнем доме. Манола по-прежнему пыталась вызнать, что он думает, зачем приезжает каждый день и почему выказывает себя таким любезным. Однажды ей показалось, что это ради нее самой. Но нет! Говорил он только о Лине. Но разве это не еще удивительней?
— Вы полагаете, ее отец захочет увидеть ребенка?
— Наверняка нет.
— Почему Жеф так поступил, хотя ему было бы нетрудно уехать с Линой?
Терлинк, вздрогнул, сурово взглянул на нее.
— Почему? — повторил он.
— Да. Лина рассказывала, что он охотно уехал бы с ней.
— У него не было никакого положения. Эти слова сказал бургомистр Верне, и Йорис сам удивился им. Они прозвучали как-то странно. Манола удивилась:
— Что это меняет? Разве теперь у него есть какое-то положение?
Терлинку почудилось, что через стекло потянуло свежим воздухом. Он вздохнул, отодвинул тарелку, раскурил сигару.
Бывали моменты, когда он тоже спрашивал себя, что он делает тут, в обстановке, кажущейся ему почти нереальной. Он уставился на кота, свернувшегося клубком на красной подушке плетеного кресла. Кот мурлыкал, печка урчала. Что общего у него, Терлинка, с этой обстановкой покоя, совершенно чуждой ему?
— Ну, господин Иос, хорошо пообедали?
Эта Яннеке говорила с ним так непринужденно, с такой сердечностью давней приятельницы, словно они в самом деле близко знакомы!
— Не сходите наверх посмотреть?..
На взгляд Терлинка, Манола спустилась сюда уже слишком давно. Он уставился в потолок так, словно комната Лины находилась прямо у него над головой.
— Если бы произошло что-то новое, меня известили бы.
Тогда он перевел глаза на дверь. Ему было не по себе. Хотелось двигаться. То и дело подмывало сесть в машину и вернуться в Верне, дав себе слово, что ноги его больше в Остенде не будет.
И вот дверь открылась. Маленькая старушка в фартуке осмотрелась, замахала Маноле руками. Терлинк, как и подруга Лины, разом все понял. Лицо его разгладилось.
— Мальчик? — спросила Манола.
— Девочка.
Йорис закусил губу, стараясь не выдать своего волнения, положил сигару, схватил стакан и выпил до дна.
— Бегу наверх… Навестите ее завтра? — И видя, как он побледнел, Манола нахмурилась:
— Что с вами?
— Ничего, ничего, — буркнул он. — Сколько я должен, Яннеке?
Шторы на всех трех окнах были опущены и образовывали как бы три красивых золотисто-желтых экрана, по которым метались тени.
Терлинк щелкнул дверцей машины.
В Верне, в столовой, как всегда, был приготовлен его прибор. У лампы шила Тереса. Мария чистила картошку на завтра.
При появлении Йориса она смахнула очистки с передника и направилась к плите.
— Я уже обедал, — объявил он.
И весь дом словно легонько вздрогнул.
Глава 2
Спустившись в шесть утра вниз, чтобы разжечь плиту, Мария увидела под дверью хозяев свет, остановилась и прислушалась. На лестнице было темно и холодно. Всю ночь дул ветер, и оторвавшийся где-то водосточный желоб стучал о стену с настойчивостью, доводящей до белого каления.
Марии почудилось, что кто-то слабо стонет, потом она услышала характерные шаги бааса по линолеуму: он в шлепанцах расхаживал по комнате.
Она поскреблась в дверь. Ее не услышали, и она нажала на ручку, надеясь, что уж это-то заметят.
Дверь действительно распахнулась. В рамке ее стоял Терлинк с растрепанными волосами, со спущенными подтяжками, в шлепанцах на босу ногу, в ночной рубашке с красной вышивкой по вороту. Мария взглянула на постель, шепотом спросила:
— Что-то случилось?