Бурлаки
Шрифт:
На пожарной каланче пробило двенадцать часов. Большой гурьбою, с гармонистом впереди, мы пошли по самой большой улице села с «прохожими» частушками. Под руку со мной шла девушка, та, что толкнула меня в снег. Как колокольчик, звенел ее чистый голос, белели ровные зубы. Волосы, выбившиеся из-под шапки, и большие ресницы подернулись куржевиной.
На росстанях молодежь стала прощаться и расходиться по домам. Девушка пожала мне руку и сказала на прощанье:
— Я — Фина Суханова. Будем друзьями? — И убежала.
Я пришел домой мокрый
— Весь в снегу! Даже глаз не видно. Где ты был?
— Катушку на Каме делал с ребятами. На масленице тебя первую прокачу.
— Забыл, как самого когда-то в Королевой прокатили! — напомнил Панин.
Наскоро выпив кружку чаю, я забрался на полати. Долго не шел ко мне сон. Как наяву, маячила передо мной Фина Суханова.
Потом все расплылось и исчезло.
На следующий день я сидел в комнате партийной ячейки и переписывал протокол последнего собрания. Писал лениво, часто поглядывал на часы: скоро ли вечер? А чаще не писал, а думал. О чем? Сам не знаю.
— Ты скоро кончишь? — спросил Ефимов. — Не выспался, что ли?
— Выспался. Только если бы не разбудили, все бы еще спал, — признался я.
— Где вчера был?
— С ребятами катушку делал.
— Сегодня опять пойдешь?
Я промолчал.
— Хорошо! Складывай папку. Я сам все сделаю.
Уж не обидел ли я Павла Ивановича? Нет! Глядит на меня и улыбается.
— Вот что, братишка! Бегай, играй с ребятами, на вечерки ходи, одним словом, гуляй напропалую. Заведи себе друзей, влюбись в девушку, только в хорошую…
Я бегом выбежал на улицу.
На заборе около кооперативной лавки, где всегда бывает много народу, висела большая, ярко раскрашенная афиша:
Режиссер П. С. Романов
Распорядитель К. Н. Барышников
У смешной афиши толпилась молодежь. Ребята с хохотом читали ее. Покрикивали:
— Сам-то Романов — счастливый рогоносец.
— Ну и придумали — американские танцы!
Тут же стояла Фина Суханова. Я подошел к ней и поздоровался.
— Смотрите, какое безобразие, — возмущалась Фина. — Играют в школе глупые водевили. И кому они сейчас нужны? Только сельскую молодежь развращают. Надо самим поставить спектакль. Хороший. Например Островского. Вы, Саша, знаете Островского?
— Знаю, — ответил я. — В школе еще когда учился, мы играли «Бедность не порок». Я Егорушку играл.
— Поддержите меня, если я посоветую ребятам самим поставить пьесу…
Когда мы веселой гурьбой
— Давайте, товарищи, поставим на масленице спектакль!
— Не смеши! — зашумели парни. — Какие из нас артисты?
— Опять же, где девок взять?
— Наши на сцене ни за что не будут целоваться, а без этого какой же театр!
Поддержал нас Сергей Ушаков.
— В самом деле. Поставим комедию не хуже поповских интеллигентов, — сказал он.
— Почему поповских? — поинтересовался я.
— Офицер Романов — сын попа, а Барышников в церкви с хором орудует. Пусть у себя в церкви и устраивают балаган, а не в школе.
Целую неделю у нас шли разговоры и споры. Но все-таки нашей тройке — мне, Фине и Сергею Ушакову — удалось уговорить ребят и девушек поставить свой спектакль.
Пьесу выбрали, по неопытности, трудную — «Лес» Островского. Но Фина уговорила принять участие в постановке учителей. Начались репетиции. Подошел вечер спектакля.
Все мы страшно волновались. Во время игры не слушали суфлера, путались, но сыграли удачно. Довольны были и зрители, и особенно сами исполнители.
После вечера, разгримировавшись, мы веселой гурьбой отправились на катушку. Несмотря на поздний час, было много народу. Ярко пылали смоляные факелы. На середине раската были вморожены кремневые гальки. В этом месте от стальных полозьев сыпались разноцветные искры.
Брошенная Финой Сухановой в день первой встречи фраза «Будем друзьями» сбылась, как сказка наяву. Мы очень сдружились с ней во время репетиций. Иногда бывал я у нее. Мы вместе перечитали много хороших книг. Особенно нравились мне сочинения Горького.
Все это я вспомнил после спектакля на катушке. Как незаметно и как скоро прошли хорошие вечера!
— Ты о чем? — вывела меня из задумчивости Фина.
Я ответил по-детски:
— А так…
После масленицы Ефимов решил собрать в школе учителей.
А Панин ворчал:
— Чего с ними возиться? Я бы их всех выгнал из волости.
— Кто же будет учить ребят? — возражал я Панину.
— Знаю я. Слыхал, что ученых людей надо на свою сторону перетягивать… Но до смерти ненавижу.
На собрание, кроме учителей, явились и «добровольцы»: Романов, царский поручик Охлупин, Барышников из церковного хора — все старая сельская интеллигенция.
Среди учителей выделялся учитель рисования Кобелев, полный пожилой человек с пушистыми и седыми усами.
Кобелев приехал в нашу волость поздней осенью семнадцатого года, когда Меркурьев только что отремонтировал помещение для исполкома, и отрекомендовался Меркурьеву гражданским инженером из Петрограда.
— Хотел погостить у знакомых, — объяснил Кобелев, — отдохнуть и…
— Переждать революцию, — досказал Меркурьев.
Гражданский инженер не смутился.
— Вот именно. Я не молод, в революциях ничего не смыслю. Мое дело — строить… Знаете капитана Куделина? Я к нему приехал…