Бурная ночь

Рэли Дебора

На следующее утро, когда в гостинице еще не было заметно никакого движения, он тронулся в путь. Несмотря на впечатление, которое произвела на него прекрасная вдова, у Фредерика были другие дела, требовавшие внимания.

Он сожалел об этом, проезжая по обсаженной деревьями дороге к имению отца.

Он бы предпочел очаровательное общество прелестной хозяйки гостиницы скучному и досадному пребыванию в обществе лорда Грейстона.

На губах его появилась кривая улыбка, когда он подумал об этом незнакомце, своем отце. Все долгие годы Фредерик ломал голову, почему отец настаивал, чтобы летом незаконнорожденный сын навещал

его поместье, по крайней мере, раз в месяц. Это было тем более странно, что обычно в это время не только леди Трейстон и сводный брат Фредерика Саймон пребывали в Лондоне, но и сам лорд в присутствии бастарда вел себя, как кошка на раскаленных угольях.

Разумеется, отец не прилагал усилий, чтобы между ними возникли настоящие искренние отношения. По правде говоря, Фредерик во время своих визитов больше находился в обществе слуг и лицезрел своего отца только за обедом, затем тот снова исчезал.

Со временем Фредерик пришел к выводу, что отца тяготило общество незаконнорожденного сына. В конце концов, когда отец вступил в связь с матерью Фредерика, тот был всего лишь мало кому известным и не сознававшим своей ответственности младшим сыном лорда. И только по смерти старшего брата Грейстон внезапно оказался в роли главы семьи и был вынужден жениться на дочери богатого купца, чтобы спасти имение от разорения.

С этой минуты с мрачной решимостью Грейстон принял свою ответственность. И это убедило Фредерика в том, что у его отца была еще одна обязанность, постыдный долг, от которого он предпочел бы избавиться, если бы это было возможно.

Как только Фредерик достиг зрелости, он положил конец этим вынужденным визитам.

Ему было ясно, что отец охотно покончил бы с тягостными обязанностями, и Фредерик облегчил ему эту задачу.

До сегодняшнего дня так и было.

Фредерика охватило знакомое горькое и одновременно сладкое чувство узнавания, когда он миновал открытые ворота и увидел особняк из красного кирпича.

Построенный в XVII веке дом, украшенный классическим портиком и вздымающимися вверх, будто парящими, колоннами, вернул себе былое великолепие зато время, что находился в руках отца. И даже окружающие дом земли обрели цивилизованный вид, были отняты у природы и теперь в бледном свете солнца расстилались в своем совершенстве и благолепий.

Это поместье было не самым большим в окрестностях, но Оук-Мэнор сохранял очарование старины, не подвластное времени и не тускнеющее.

Сегодня Фредерик не был гостем в усадьбе и потому остановился перед широкими дубовыми дверьми и подождал появления грума, взявшего поводья его лошади, а затем поднялся по потертым ступенькам.

Едва Фредерик подошел к двери, как она распахнулась, и высокий худощавый дворецкий с рыжеватыми волосами, теперь щедро осыпанными сединой, посмотрел на него со сдержанным достоинством.

– Чем могу служить, сэр?

Губы Фредерика дернулись в неком подобии улыбки, ведь он смотрел на человека, учившего его играть в шахматы и передергивать в карты.

– Привет, Морган. Вижу, что твоя безобразная рожа за эти годы не изменилась.

Слуга на мгновение застыл, но тотчас же с шумом вдохнул воздух и шагнул вперед:

– Небо и все святые! Мистер Смит?

Фредерик слегка поклонился:

– Награда за мои прегрешения.

Искренняя радость придала теплоту взгляду бледно-голубых глаз.

– Очень приятно вас видеть, сэр. Пожалуйста,

входите, и я сообщу хозяину о вашем приезде.

Фредерик от души улыбался, следуя за дворецким через небольшой коридор. Несмотря на чопорные манеры, Морган обладал нежным сердцем и острым умом. К тому же он отличался поразительной способностью развлечь непоседливого и полного каверз мальчишку и удержать его от проказ.

За все эти годы Фредерик не забыл доброты Моргана.

Но улыбка поблекла, как только Фредерик оказался в верхней галерее. Разумеется, виной тому были не резные стулья, стоявшие вдоль стен длинного коридора, и не деревянный потолок с мощными балками. Такое действие на Фредерика оказывали портреты его сводного брата Саймона, помещенные в рамки и в изобилии развешенные вдоль отделанных панелями стен, при виде этих портретов приятное чувство возвращения домой тотчас же исчезло.

С любовью и старанием на полотне были запечатлены истекшие годы, демонстрируя все изменения во внешности Саймона с тех самых времен, когда он был пухлым светловолосым малышом, и до того момента, когда превратился в дородного круглого мужчину с ярким румянцем и неприветливым выражением лица. Теперь он больше походит на мясника, чем на джентльмена, подумал Фредерик, шествуя мимо портретов в золоченых рамах. Однако полных обожания родителей это не удержало от того, чтобы запечатлеть мгновения его быстро текущей жизни для будущих поколений.

Впрочем, Фредерик сам имел весьма отдаленное отношение к этому беспорядочному дому. Существование незаконнорожденного отпрыска оказалось позором для имени Грейстонов. Потому о нем следовало как можно скорее и как возможно более прочно забыть.

Тряхнув головой, чтобы избавиться от неприязненного чувства к Саймону (человеку, с которым его жизненный путь до сих пор ни разу не пересекался), Фредерик решительно обратил свои мысли к более важным вопросам.

– Как идут дела в Оук-Мэноре? [2]

2

Оук – по-английски дуб.

– Да как всегда, сэр, – ответил Морган и повел Фредерика по великолепной дубовой лестнице, давшей имя усадьбе.

– Семья в порядке?

– В полном порядке.

– Я думаю, отец занят – наблюдает за посадками?

– Да, верно.

– А леди Грейстон в городе?

– Да, их городской дом открыт с прошлой недели.

– Мой брат с ней?

– Конечно, Мастер Саймон всегда с нетерпением ждет возвращения в Лондон.

Сдержанные и скромные ответы Моргана вернули Фредерику чувство юмора. Морган был превосходным дворецким, обладавшим непоколебимой уверенностью в том, что «не сплетничай» – одна из десяти заповедей.

Эта добродетель свято соблюдалась Морганом, даже когда Фредерик был маленьким мальчиком и ему случалось разбить окно оранжереи или забросить несколько дорогих игрушек Саймона в ближайшее озеро. Фредерик никогда не опасался, что Морган расскажет о его проступке.

Но теперь сдержанность дворецкого не казалась ему благословением. Положение старика в доме означало его причастность ко всем грязным тайнам семьи, одной из которых, возможно, была та, неприкосновенность которой заставила лорда Грейстона выплатить Даннингтону двадцать тысяч фунтов.