Бурная весна (Преображение России - 10)
Шрифт:
– Ей и должны будут дать, должны, непременно!
– поспешно и тараща глаза из прихотливых складок коричневых мешков, постарался поддержать его Капитанов.
Однако подполковница в бешмете презрительно фыркнула на мужа:
– Ме-даль! Поду-маешь!
Ливенцев увидел, что он дал промах: она, не желавшая наступать, считала несомненным, что ее объемистый бюст будет украшен белым крестом, а не какою-то тривиальной медалью. Но он промолчал, а батальонный совершенно излишне, теребя вышитую салфетку
– Что ж, я ведь никакой глупости не говорю...
Очевидно, у него уже была неискоренимая привычка говорить так в присутствии жены.
– Неприятельские окопы далеко ли отсюда?
– спросил Ливенцев, чтобы затушевать неловкость.
– От наших окопов только пятьсот шагов, - ответила на это подполковница вполне по-деловому, как на вполне деловой вопрос.
– Пять-сот ша-гов?
– удивился Обидин и даже на Ливенцева посмотрел, не шутка ли это.
Ливенцев сказал спокойно:
– Расстояние приличное. Давно уж оно не нарушалось?
Вместо прямого ответа на вопрос, обращенный к лысому Капитанову, ответ получился косвенный от его супруги:
– В том-то и дело, что против нас сидят не такие уж отпетые дураки! Они нас не очень беспокоят, и мы их тоже.
– Значит, полная взаимность. Но перестрелка все-таки ежедневная? спросил Ливенцев теперь уже подполковницу, и та ответила, наливая ему новый стакан чаю:
– Разумеется, а как же иначе!
Тут же после чаю она распорядилась, чтобы денщик - по фамилии Коханчик, белобрысый, молодой еще малый торопливых движений, развел новых ротных командиров по их ротам.
– Как же все-таки без разрешения командира полка...
– попробовал было заикнуться батальонный, но она так крикнула на него: "Не твое дело!", что он тут же умолк.
Зато чуть только из уютного блиндажа Ливенцев вышел в ночь и грязь, он сказал Обидину:
– Конечно, мы сейчас должны идти к командиру полка.
– Как сейчас? Ночью?
– возразил Обидин.
– Ночью только и ходить в таких гиблых местах.
– А почему же не в свои роты?
– В какие "свои"? От кого вы их получили?
И Коханчику, который остановился в нескольких шагах от блиндажа, Ливенцев приказал:
– Веди-ка нас, братец, к командиру полка.
Однако он тут же увидел, что не на того напал. Коханчик, еле различимый в темноте, отозвался на это твердо:
– Велено развести господ офицеров по ротам: кого в девятую, так это сюдою иттить, а кого в двенадцатую - тудою.
И он махнул руками в одну сторону и в другую, находясь в понятном затруднении, с которой именно начать.
– Ни "тудою", ни "сюдою" нам не надо, братец, - досадливо сказал Ливенцев.
– Веди в блиндаж командира полка, - вот тебе одно направление.
Но Коханчика переубедить оказалось трудно: прапорщики услышали из темноты:
– Цего я не можу, ваше благородие, бо я обязан сполнять приказание командира батальона.
Ливенцева не столько обидело это, сколько развеселило.
– А кто же у тебя командир батальона?
– спросил он не без лукавства и услышал вполне обстоятельный ответ:
– Хотя же, конечно, считается так, что их высокоблагородие подполковник Капитанов, ну, однако, распоряжения идут от их высокоблагородия барыни.
Ливенцев рассмеялся и отпустил Коханчика.
Можно было вполне обойтись и без него: по ходам сообщения двигались в ту и в другую сторону солдаты, и всем им было известно, где находится штаб полка.
III
По дороге к блиндажу полкового командира Ливенцев узнал, что фамилия его Кюн.
– Как Кюн? Немец, значит?
Это было очень неприятно Ливенцеву, но спокойным голосом солдат-вожатый ответил:
– Точно так, похоже, что они из немцев.
– Может быть, латыш, а не немец, - вздумалось поправить этот ответ Обидину.
Ливенцев вздохнул и буркнул:
– Будем надеяться, что латыш.
Полковник Кюн был еще далеко не стар, - едва ли набралось бы ему пятьдесят лет; вид к концу дня имел не усталый, напротив - будто только что выспался; в светловолосом ежике на вытянутой голове седины совсем не было; человек рослый, молодцеватой выправки, он принял двух новых офицеров, явившихся в его полк, до такой степени наигранно любезно, что у Ливенцева в первую же минуту никаких сомнений не осталось - немец.
– А я вас поджидал, как же, - улыбаясь, радостно, как старший приятель, а совсем не новый начальник, говорил Кюн, когда оба они назвали свои фамилии.
– Разумеется, бумаги о назначении приходят все-таки раньше, чем сами назначенные могут добраться, хе-хе! Транспорт, - вот где наша Ахиллесова пята!
– У нас много слабых мест и кроме транспорта, - попробовал вставить Ливенцев.
– О да, о да, разумеется, много!
– весь сморщился и даже глаза закрыл Кюн, но ревниво за ним наблюдавший Ливенцев не нашел никакой горечи в этой мимике.
В петлице теплой тужурки Кюна небрежно торчал Владимир с мечами, - тот самый орден, о представлении к которому Ливенцева писали однажды приказ, но не послали.
– Ну что, как там в тылу, откуда вы приехали?
– спросил Кюн с явным любопытством.
– В каком именно смысле, господин полковник?
– не понял вопроса Ливенцев.
– Ну, разумеется, - настроения в обществе касательно войны в дальнейшем, и тому подобное!
– с игривой улыбочкой уточнил Кюн.
– "До победного конца" - как Меньшиков в "Новом времени" пишет?