Бурная весна (Преображение России - 10)
Шрифт:
– Ну да, вот эта самая!
– Ця деревня, паночки, кажуть люди, Пьяне, - расстановисто сказал один старик.
– Эге ж, Пьяне, пане полковнику, - обращаясь к Протазанову, подтвердил другой.
– Ну, знаете, если Пьяне, то это наводит меня на размышление, - заметил Гильчевский, упорно вглядываясь в солдат в свой бинокль.
– Мне кажется, что это люди одного из наших полков, а?
– Как же могли они так забрать в сторону?
– раздумывал Протазанов, когда Гильчевский сказал вдруг решительно:
– Вижу! Это четыреста второго полка люди! Едем туда!
И он направил своего серого к деревне Пьяне, переменив аллюр.
Теперь вся кавалькада скакала галопом, и Гильчевский все больше укреплялся в своей догадке, что деревня эта не зря получила такое имя.
– Ведь они же не слепые там все, они должны нас видеть, как и мы их, возмущался он, - почему же они так расселись кружками, и что они могут там такое делать с преувеличенным вниманием?
– Не водку ли пьют?
– догадался Протазанов.
– Вот то-то и есть, что не пьют ли!
Скоро ясно стало для всех: в деревне Пьяне шло пьянство, и пьянствовал третий батальон.
Он делал это вполне разрешенно, так что даже перед подъехавшим к первому кружку начальником дивизии с его штабом далеко не все солдаты встали.
– Что за черт! Какая рота?
– крикнул Гильчевский, глядя на унтер-офицера с тремя басонами, стоявшего впереди других.
Багровый и потный унтер-офицер, не успевший поставить наземь бутылку, которую держал в руке, приосанясь, ответил без запинки:
– Одиннадцатая рота Усть-Медведицкого полка, ваше превосходительство!
– А где же командир роты, а?
– Где-сь отдыхают, ваше превосходительство...
Унтер-офицер добросовестно, оглянувшись, пошарил даже глазами между хатами, не найдется ли где прапорщик Обидин, но Обидин в это время, сидя на крылечке одной из хат, в благословенной тени за столом, вместе с супругами Капитановыми и остальными ротными командирами третьего батальона, пил из стакана коричневый токай, оказавшийся довольно коварным вином: оно не казалось крепким, только вкусным.
– Вот это винцо, так винцо, - говорил Капитанов, причмокивая и блаженно нюхая усы.
– А кто приказал батальону повернуть сюда?
– Я! Разве тебе пришло бы это в твою лысую голову?
– торжествующе возглашала мадам Капитанова.
Очень скоро настроение у всех за столом стало весьма повышенным, но подлинным героем дня чувствовала себя эта дама-казак. Она сидела рядом с Обидиным и относилась к нему с самой бесцеремонной нежностью, то и дело ероша его волосы и сама подливая ему вина в стакан и называя Пашенькой.
Обидин при таком с ним обращении совсем не чувствовал себя неловко: он уже вполне привык к нежностям своей командирши, как привык сам Капитанов к бесцеремонностям супруги. Другие же ротные командиры, - все прапорщики, были так же, как и Обидин, молодой народ, только смотрели на вещи гораздо проще, чем их товарищ, пытались непринужденно острить и хохотали весело и громко.
Остроухий серый конь с кровавыми полосками на худой шее, а на нем начальник дивизии, известный своим крутым нравом, потом полковник Протазанов на гнедой лошади и еще несколько человек штабных, - вся кавалькада эта появилась перед крыльцом до такой степени неожиданно и внезапно, что все встали, оцепенев; не растерялась одна только Капитанова.
– Это что за ка-бак та-кой?
– загремел Гильчевский.
– Весь батальон валяется пьяный! У всех бутылки в руках!.. И это в то время, когда ведется наступление!.. И попали черт знает куда-то в сторону!.. Командир батальона!
– Я, ваше превосходительство, - попытался сказать поотчетливей и стать так, чтобы быть повиднее, Капитанов.
– Ка-ак вы смели допустить такой разврат, а?
– обрушился на него Гильчевский.
– Если даже вас занесло почему-то к черту на кулички, где оказался склад вина, то вы и должны были немедленно его уничтожить!
– Вот мы его и уничтожаем, - вступила в разговор с разгневанным начальством дама-казак, - а вы совершенно напрасно горячитесь по пустякам.
Капитанов хотел было остановить свою супругу умоляющим взглядом, но не успел в этом.
– А вы, вы кто такой?
– остолбенел было Гильчевский.
– Во-первых, я - не "такой", а "такая", а во-вторых...
– начала было объясняться Капитанова, но Гильчевский уже узнал и вспомнил ее.
– В обо-з!
– загремел он.
– В обо-оз, сию минуту!.. И чтоб я вас больше никогда не видел в строю-ю!.. В обоз!.. А ба-тальону сейчас же строиться и идти форси-ро-ван-ным маршем на деревню Надчицу, догонять свой полк!
И Гильчевский со штабом дождался, пока офицеры, так не вовремя занявшиеся кутежом, празднуя не ими добытую победу, разошлись колеблющейся походкой по своим ротам, и роты тронулись в одну сторону, в ту, которую им указали, на деревню Надчицу, а дама в бешмете, которая, как и муж ее, ехала верхом, повернула в сопровождении данного ей Гильчевским ординарца в "обоз", то есть в тыл полка: несколько протрезвев, она поняла, что теперь, пока начальник дивизии слишком разгорячен, лучше не протестовать, а подчиниться.
Гильчевский же говорил, глядя ей вслед, Протазанову:
– Я терпел ее, когда дивизия сидела в окопах, и то, вы знаете, скрипя зубами, терпел, но теперь, когда мы наступаем и когда она мне тут портит и офицеров и весь батальон, - не-ет уж, - теперь атанде, сказал Липранди, теперь надо ее совсем удалить с фронта.
Дав направление заблудшему батальону, Гильчевский оставил его, когда начало вечереть, однако, хоть и неплохо скакали кони, догнать свои полки до наступления темноты не смог. Встретились только несколько рот из другой дивизии - 14-й, тоже каким-то образом отставших от своих частей.