Бурная жизнь Ильи Эренбурга, Берар Ева

Бурная жизнь Ильи Эренбурга

на обложку

Берар Ева

Шрифт:

В 1965 году по Москве распространяется открытое письмо журналиста Эрнста Генри Илье Эренбургу. Оно полно упреков в адрес Эренбурга в связи с его почтительными отзывами о Сталине. Когда на встрече с читателями ему задали вопрос по поводу этих обвинений, Эренбург ответил: «Я сделал то, на что я способен, сделал все в пределах того, что мне понятно, дал психологический портрет наиболее экономными средствами. Но тут граница моего разумения <…> Ведь исторически дело не в личности Сталина, а в том, о чем говорил Тольятти: „Как Сталин мог прийти к власти? Как он мог удержаться у власти столько лет?“ Вот этого-то я и не понимаю. Миллионы верили в него безоглядно, шли на смерть с его именем на устах. Как это могло произойти? Я вижу петуха в меловом кругу или кролика перед пастью удава и не понимаю. <…> Я жажду получить ответ на этот вопрос, главный для предотвращения такого ужаса в будущем. Я прошу тех, кто может мне ответить, позвонить мне или прийти ко мне и поговорить со мной. Я готов слушать столько, сколько понадобится.» [600] . Заключая свое выступление, он сказал: «Если я бы я был должен

посвятить свои воспоминания дорогим для меня людям, то я посвятил бы их людям будущего, которые сумеют реабилитировать совесть».

600

Cтенограмма встречи И. Эренбурга с читателями в Московской районной библиотеке № 66. 9 марта 1966 г. Част. собр. И.И. Эренбург.

В феврале 1966 года Эренбург в числе двухсот представителей интеллигенции ставит свою подпись под ходатайством об освобождении Синявского и Даниэля. Два молодых литератора были приговорены к шести и к пяти годам заключения за публикацию своих «клеветнических» произведений за рубежом.

Последний скандал Эренбург спровоцировал своим отсутствием. Накануне открытия Четвертого съезда писателей — того самого, которому Александр Солженицын бросит вызов, разослав открытое письмо с заявлением о выходе из ССП, Эренбург уезжает в Италию. «Не знаю, что испытывают другие делегаты съезда, но меня лично крайне огорчает отсутствие моего дорогого старого друга Ильи Эренбурга, — язвительно заметит с трибуны Михаил Шолохов, только что получивший Нобелевскую премию по литературе. — Посмотришь, посмотришь вокруг — нет Ильи Григорьевича, и вроде чего-то тебе не хватает, становится как-то не по себе… <…> Где же Эренбург? Оказывается, он накануне съезда отбыл к берегам италийским. Нехорошо как-то получилось у моего друга» [601] . По возвращении Эренбург пишет стихотворение о баране, который прожил жизнь, согласно блея со всем стадом, но «умер не по-бараньи». Оно читается как ироническая автоэпитафия:

601

Литературная газета. 1967. № 22. 31 мая. С. 13.

Мне, право, не до чаепитий, И вы немного погодите, Вы не останетесь в обиде — Расскажете на панихиде Про то, что был баран и сплыл он С весьма неподходящим рылом, И всем баранам в назиданье Он даже сдох не по-бараньи [602] .

Илья Эренбург умер 31 августа 1966 года в Москве, спустя две недели после смерти своего друга Овадия Савича.

Похороны русских писателей, как и их произведения, имеют свою традицию. Похороны Ильи Эренбурга ее не посрамили. Траурная церемония пришлась на первый день нового учебного года. Молодые не побоялись прогулять занятия. В газетах были опубликованы сообщения о том, что траурный кортеж пройдет по центру Москвы от Центрального дома литераторов до Новодевичьего кладбища. В назначенный час огромная толпа собралась перед ЦДЛ у главного входа на улице Герцена. На крыльце появился Борис Полевой, объявив, что сейчас из главного входа будут выносить гроб. Но это была уловка: гроб и венки поспешно вынесли с другой стороны здания, погрузили в автобус, который на всех парах помчался к Новодевичьему кладбищу. «Толпа разразилась криками и проклятьями», — вспоминал Сергей Юрьенен, которого на похоронах буквально взял за шиворот один из «литераторов в штатском», пытаясь таким образом убедить его «не ввязываться в эту сионистскую демонстрацию». У ограды кладбища Юрьенен увидел плотное оцепление — сюда были стянуты войска МВД. На крышах соседних домов размещались камеры слежения КГБ. Вход на кладбище был перекрыт. Когда кладбищенские ворота наконец открыли и тысячи людей ворвались на территорию некрополя, оказалось, что траурная церемония уже закончилась. «Кто-то вставил в траурный венок листок из школьной тетрадки с рисунком — копией знаменитого портрета Эренбурга работы Пикассо. Листок тут же вытащили, разорвали на мелкие клочки и развеяли по ветру» [603] . Об этих похоронах Борис Слуцкий написал:

602

Эренбург И.Новые стихи. 1964–1966. С. 554.

603

Iourienen S.Lomonosov Campus ou Troisi'eme g'en'eration. Acropole, 1986. P. 127–136.

Было много жалости и горечи. Это не поднимет, не разбудит. Скучно будет без Ильи Григорьича, Тихо будет <…> Эту свалку, эти дебри Выиграл, конечно, он вчистую. Усмехнулся, если поглядел бы Ту толпу горючую, густую. Эти искаженные отчаяньем, Старые и молодые лица, Что пришли к еврейскому печальнику, Справедливцу и нетерпеливцу, Что пришли к писателю прошения За униженных и оскорбленных. Так он, лежа в саванах, в пеленах, выиграл последнее сражение. [604]

604

Мандельштам H.Вторая

книга. C. 22.

Надежда Мандельштам дружила с Эренбургом более пятидесяти лет. В своей книге она так напишет о нем: «Среди советских писателей он был и оставался белой вороной. <…> Беспомощный, как и все, он пытался что-то делать для людей. „Люди, годы, жизнь“, в сущности, единственная его книга, которая сыграла положительную роль в нашей стране. Его читатели, главным образом мелкая техническая интеллигенция, по этой книге впервые узнали десятки имен. Прочтя ее, они быстро двигались дальше, и со свойственной людям неблагодарностью тут же отказывались от того, кто открыл им глаза. И все же толпы пришли на его похороны, и я обратила внимание, что в толпе — хорошие человеческие лица. Это была антифашистская толпа, и стукачи, которых массами нагнали на похороны, резко в ней выделялись. Значит, Эренбург сделал свое дело, а дело это трудное и неблагодарное. Может быть, именно он разбудил тех, кто стали читателями самиздата» [605] .

605

Слуцкий Б.Год за годом // Литературный ежегодник. 1989. № 5. С. 94.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Фото из следственного дела. 1908

Первый и последний тюремный опыт

С матерью и сестрами на водах. Германия, Киссинген, 1909

Денди или «Илья Лохматый», как его называли в Париже знакомые, включая Ленина. Париж, 1910

«Когда кончится война?» Диего Ривера, Моди (Модильяни) и Эренбург.

Рисунок Маревны. 1916

Рю де ла Гэте. Парад.

Модильяни, Сутин, Ривера, Маревна, Волошин, Эренбург, Пикассо.

Рисунок Маревны. 1916

В 1918 году Эренбург и Алексей Толстой на Тверском бульваре в Москве вслушиваются в топот коней Апокалипсиса.

С женой Л.М. Козинцевой-Эренбург и Йозефом Ротом. Берлин, 1927

С Юлианом Тувимом, поэтом и переводчиком русской поэзии. Варшава, 1927

«Кровь бывает двоякого рода: та, что в жилах, и та, что течет из жил» — эти слова Тувима, сказанные в 1943 году, Эренбург повторит в 1948, обратив их против государства Израиль.

Проект обложки романа «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца» работы Л. Козинцевой-Эренбург и Сеньора. Париж, 1928

Вечный жид Лазик парит над парижской площадью Этуаль, волоча за собой неизбежный гомельский комод.

Евгений Петров и Илья Ильф встречают Эренбурга, приехавшего в Москву на Первый съезд советских писателей. 1934 Радостная встреча. Но кто будет смеяться последним?

С писателями Г. Реглером, Э. Хемингуэем и кинорежиссером Й. Ивенсом

Мадрид, 1937

Война с фашизмом в Испании оказалась не только борьбой за республиканские свободы, но и полигоном для проверки сил НКВД.

«Радиомитинг» представителей еврейского народа.

Москва, 24 августа 1941

Сидят (слева направо): С. Маршак, П. Маркиш, Д. Бергельсон, И. Эренбург.

Стоят: Я. Флиер, Д. Ойстрах, И. Нусинов, С. Михоэлс, Я. Зак, Б. Йофан, В. Зускин, А. Тышлер, Ш. Эпштейн.

В мае 1942 года будет утвержден Еврейский антифашистский комитет. Инициаторы Комитета, два руководителя польского Бунда, Виктор Альтер и Хенрик Эрлих, будут тут же расстреляны.