Буря страсти
Шрифт:
— Это трудно объяснить.
— Я старый человек. У меня нет ничего, кроме времени. Начинай, детка. Подожди!
Леди Ормсби села на кровать и похлопала рукой рядом с собой. Кларетта неохотно придвинулась к ней и почувствовала, как ее ласково обняли за плечи.
Хотя улыбка леди Ормсби была нежной, ее взгляд оставался колючим.
— Ну вот, теперь можешь мне рассказать. Ничего не упускай.
Кларетта рассказала всю историю, не упустив ничего из того, что представляло ее в более выгодном свете. Кстати, возможность
— Отвратительно. Ужасно, — изредка спокойно вставляла леди Ормсби, однако ни разу не пояснила, к кому или к чему это относится.
Кларетта изменила только самый конец истории. Ведь терпимость леди Ормсби не бесконечна. Кларетта знала: если она признается в том, что приходила к Джейми, ее посчитают проституткой. Она неожиданно для себя обнаружила, что ей хочется выглядеть достойно в глазах этой удивительной женщины, воспринимающей ситуацию с неподражаемой самоуверенностью.
Когда Кларетта закончила, леди Ормсби позволила себе заметить:
— Мой племянник считает, будто хорошо знает жизнь, а сам не понимает даже своего сердца.
— Он казался мне очень уверенным, — тихо проговорила Кларетта. Нет, ей никогда не забыть, как он произносил имя Клариссы!
— В чем, по-твоему, заключается твоя самая большая ошибка, детка?
Вопрос удивил Кларетту.
— Думаю, в том, что меня переполняют идеи.
— Идеи? — Леди Ормсби коротко рассмеялась. — Это не повод для печали. По моей оценке, на свете мало людей, у кого возникают хоть какие-то идеи.
— Меня переполняют не просто идеи, а приступы вдохновения, которые в тот момент кажутся ответом на все вопросы. — Кларетта вздохнула. — Но стоит мне тщательно обдумать их, они… ну… иногда теряют свою мудрость.
— Понятно. Могу ли я предположить, что мой племянник стал жертвой одной из таких идей?
— Да, мэм.
Леди Ормсби задумчиво кивнула:
— Любую хорошую идею очень часто сводят на нет эгоистические стремления. Ты научишься управлять ими.
— Да, мэм.
— Это не значит, что ты должна отказаться от них. Мне бы хотелось знать, когда у тебя в следующий раз появится подобная идея?
Кларетта улыбнулась:
— Недавно меня осенила одна из них.
— Вот как, детка? И в чем же она заключается?
— В том, что мне нужно сбежать и исчезнуть и избавить всех от тяжелой обязанности терпеть мое присутствие.
— Надеюсь, ты уже поняла свое заблуждение?
— Мой отец был бы безутешен. Сестра обвинила бы во всем себя, а я бы оказалась в еще большей беде, причем без поддержки семьи.
— Великолепная аргументация, детка. Когда ты научишься смотреть правде в лицо, как бы неприятна она ни была, ты избавишься от своих недостатков.
— Мне это безразлично, — сказала Кларетта, а мысленно добавила: «Теперь, когда Джейми ушел».
— Вспомним
— Да, мэм.
Трагичность ее тона говорила сама за себя. Без сомнения, девочка считает, что ей предстоит ссылка в глухую деревню. Леди Ормсби поморщилась и слегка повела плечом.
— Меня мучает ревматизм. Страны с более теплым климатом, чем Англия, пойдут мне на пользу. Через неделю, в понедельник, мы отплываем на Канары.
У Кларетты отвалилась челюсть:
— На Канары?
Леди Ормсби кивнула, предвкушая оживленный зимний сезон. Ее племянник-шалопай не единственный, кому требуется смена обстановки.
— Оттуда мы поедем в Италию.
— В Италию? — ошеломленно выдохнула Кларетта.
— Ты имеешь что-то против неаполитанцев?
— Нет, мэм. Я ничего о них не знаю.
— Узнаешь, детка. — Самодовольная улыбка. — Узнаешь!
Глава 24
Порто-Венере, январь 1816 года
— Два месяца! Проклятие.
Грохот разбившейся бутылки не произвел впечатления ни на кого из обитателей виллы Тоскана, так как подобное происходило практически ежедневно. Хозяин беспробудно пил. И чем глубже он погружался в дурное настроение, тем более терпимыми становились домочадцы. Однако мало кто осмеливался выходить из своей комнаты по вечерам, опасаясь встретиться с ним в длинном лабиринте коридоров, по которому он бродил как привидение.
Сегодня вечером он не скитался по вилле — лежал в пьяном оцепенении на своей кровати и боролся с приступами тошноты. Он задыхался под бинтами. Его сжигала внутренняя лихорадка. Глаза горели и слезились, как будто он долго смотрел на солнце.
Сравнение вызвало у него невеселый смех. Он бы с радостью подставил лицо солнцу и ощутил на себе действие его слепящих лучей, если бы мог видеть. Его разобрал кашель, сухой, лающий. Кашель появился недавно и свидетельствовал о болезни. Это заключение привело его в ярость. Неудивительно, что он болен. Его лишили спокойствия! Он не находит отдохновения даже на дне бутылки.
Делла все еще жила в доме. Два мучительных месяца. И все потому, что его жалкая совесть не позволила ему прогнать ее прочь.
Он не поверил своим ушам, когда через два дня после приезда она заявила экономке о том, что хочет некоторое время пожить в Италии. Более того, она попросила у него совета насчет виллы поблизости.
Взбешенный, он попытался отпугнуть ее: заставил экономку рассказывать ей страшные истории о разбойниках, которые бродят по холмам, и о пиратах, которые держат в страхе портовые городки вроде Порто-Венере. Слух об одинокой и, следовательно, беззащитной англичанке быстро распространится по побережью. Ее ограбят, изнасилуют или убьют.