Буря Жнеца

Эриксон Стивен

К удивлению Горлореза, Тавора весело рассмеялась: – Капитан, Малазанская Империя хорошо знакома с неупокоенными, хотя мало кто из них наделен вашим необычайным шармом.

«Боги подлые! Она кокетничает с надушенным трупом!»

– Воистину необычайным! – пробормотал Банашар, не потрудившись объяснить свое замечание. «Худ побери проклятых жрецов. Ни на что ни годятся».

– В любом случае, – подытожила Тавора, – у нас нет предубеждений на ваш счет. Извиняюсь, что задала повлекший разногласия вопрос. Я просто любопытна.

– И я

тоже, – ответила Шерк. – Ваша Малазанская империя… у вас есть особенные поводы вторгаться в Летерийскую империю?

– Мне говорили, что этот остров независим…

– Да, со времени эдурского завоевания. Но вряд ли вы захватите только один жалкий островок. Нет. Для вас он – ступень в нападении на материк. Снова спрошу: почему?

– Наш враг, капитан, – произнесла Адъюнкт, изгнав из голоса всякие следы шутливости, – это Тисте Эдур. Не летерийцы. На самом деле мы хотим устроить всеобщее восстание летерийцев…

– Не выйдет.

– Почему? – спросила Лостара Ииль.

– Потому что нам нравится то, что есть. Более – менее. – Не дождавшись ответа, Шерк улыбнулась: – Эдур могли свергнуть правителей в дурацком недостроенном дворце Летераса. Могли даже потрепать по пути к столице несколько армий Летера. Но вы не найдете в лесах полуголодных бунтовщиков, мечтающих о свободе.

– Почему? – тем же тоном спросила Лостара.

– Они завоевали, но мы победили. Ох, был бы здесь Теол Беддикт – объяснил бы лучше. Но я сама попробую. Буду воображать, что Теол здесь и помогает советом. Завоевание. Разные бывают завоевания. Сейчас у нас Тисте Эдур сидят господами тут и там. Элита, чье слово – закон, никем не оспоренный. В конце концов, у них есть жестокая магия, они судят холодно и не вдаваясь в подробности. Фактически они над законом – над тем, что летерийцы понимают под этим словом…

– И, – требовательно продолжала Лостара, – что же они понимают под законом?

– Ну… набор произвольно наложенных ограничений. Можно нанять адвокатов, чтобы обойти их при необходимости.

– Кем вы были, Шерк Элаллае, до начала пиратской карьеры?

– Воровкой. Я тоже нанимала адвокатов. В-общем, я вот к чему веду. Эдур правят, но по неведению или равнодушию – а надо сказать, что без неведения не бывает равнодушия – они мало заботятся о повседневном управлении империей. Поэтому чиновничий аппарат остался летерийским. Сейчас он еще хуже организован, чем в старые дни. – Она снова улыбнулась, покачала ногой. – Для нас, низших сословий, почти ничего не изменилось. Мы остаемся бедными, осажденными долгами, умудряемся находить удовольствие в собственном ничтожестве. Как мог бы сказать Теол, мы также ничтожны в удовольствиях.

– Итак, – закончила Лостара, – даже благородное сословие Летера не одобрит изменение привычного положения вещей?

– Им это нужно меньше всех.

– А что ваш Император?

– Рулад? Он явно безумен и почти полностью изолирован. Империей вертит канцлер, а он летериец. Он был канцлером при прежнем короле Дисканаре, он постарался, чтобы передача власти прошла тихо – мирно.

Блистиг крякнул и обернулся к Таворе. – Морпехи, Адъюнкт, – почти простонал он.

Горлорез понял и ощутил пронзивший тело холод. «Мы послали их, рассчитывая найти союзников, думая, что они ввергнут глубинку в воинственное безумие. Но им не

удастся.

Вся треклятая империя готова восстать – против нас. Порвать нам глотки.

Адъюнкт, вы сделали это снова».

Глава 15

Катись же, о солнце, окончилось время твое. О черные волны, скользите под мутью затменной луны. Над брегом безмолвие бури, и одичавшая воля вздымается в пурпурной пене. Неситесь встречь горным насестам, о тучи стальные, пусть море глотает беспутное крошево звезд, пусть плещутся солью приливы полнОчи; тяните могущество молний из чрева пучины слепой. Пусть змеи морские сверкнут чешуей и отверзнут бессонные вежды. Отпряньте сей ночью, леса, от черного брега, ведь темным прибоем торопится смерть, пожирая костистые жилы корней, разгоняя холодные армии ветра. Се ужас, се кровь, се движется буря жнеца. Грядущая буря, Реффер

Кулак ударил по краю стола. Задребезжали запачканные ножи и ложки, заскакала посуда. Сильные как раскат грома содрогания заставили зазвенеть бокалы, пробежав по всей длине загроможденного как мир стола.

Дергая онемевшим кулаком, морщась от выстрела боли, Томад Сенгар медленно опустился в кресло.

Огоньки свечей успокоились, как будто радуясь возвращенному покою; нежная теплота их желтоватого света контрастировала с горьким гневом старейшины Эдур.

Напротив него жена поднесла к губам шелковую салфетку, дважды промокнула, опустила. Поглядела в глаза мужа. – Трус.

Томад вздрогнул, взор его обежал оштукатуренные стены. Напрасно они убрали раздражающие гобелены… Пятна сырости разрисовали углы под потолком мутными «картами». Штукатурка вздулась, покоробилась под действием постоянных протечек. Трещины бежали во все стороны, напоминая зигзаги молний.

– Ты не увидишь его, – сказала Уруфь.

– Он не увидит меня, – ответил Томад. Это было не согласие, скорее протест.

– Мерзкий тощий летериец, спящий с мальчиками – он победил тебя, муженек. Он встает на пути – и у тебя делается понос. Не усмехайся моим словам. Ты не можешь даже поглядеть мне в глаза! Ты сдал последнего нашего сына.

Губы Томада скривились. Он почти прорычал: – Кому же, Уруфь? Скажи. Канцлеру Трайбану Гнолу, увечащему детей и называющего это любовью? – Он поднял на нее глаза, скрывая – даже от себя самого – какого усилия это требует. – Сломать для тебя его шею, жена? Проще, чем переломить сухую ветку. Как думаешь, что сделают телохранители? Останутся в стороне?

– Найди союзников. Наша родня…

– Все дураки. Коронованы леностью, развращены неуверенностью. Они заблудились еще сильнее, чем Рулад.

– У меня был посетитель, – сказала Уруфь, наполняя кубок вином из хрустального графина (он едва не свалился со стола от силы внезапного гнева Томада).

– Рад за тебя.

– И хорошо. Это был к’риснан. Он пришел сказать, что пропал Брутен Трана. Подозревает, что Карос Инвиктад или канцлер осуществили месть. Они убили Брутена Трану. Кровь Тисте Эдур на их руках.