Буря Жнеца
Шрифт:
– Это не игра Рулада. Ваша и вашего Канцлера.
– Не в этот раз.
– Я уже убивал Тисте Эдур.
Семар Дев следила за Карсой Орлонгом, изучавшим потрепанную рубаху ракушечного доспеха. Перламутровые «чешуйки» запятнаны, потрескались, тут и там видны прорехи – полосы грубой кожи. Он собрал несколько сотен монет с дырочками – оловянных, почти не имеющих ценности – и сейчас, очевидно, намерен чинить ими доспех.
Что это,
– Я однажды очистил палубу от этих дураков, – продолжал Теблор, оглядываясь на нее. – А помнишь тех, в лесу анибаров? Летерийцы еще более жалкие. Гляди, как они прячутся, даже сейчас. Я осмотрю город с мечом, закрепленным за спиной, и никто мне не помешает.
Женщина потерла лицо. – Прошел слух, что скоро вызовут первый ряд поборников. Разозли здешний народ, Карса, и тебе не придется долго ждать встречи с императором.
– Отлично, – буркнул он. – Я пройдусь по Летерасу как новый император.
– Ты хочешь именно этого? – удивленно прищурилась она.
– Если именно это нужно, чтобы меня оставили в покое.
Семар фыркнула: – Тогда стать императором – последнее, что тебе нужно.
Теблор выпрямился, хмуро разглядывая рваную рубаху. – Ведьма, я не желаю убегать. Тогда почему они мне препятствуют?
– Ты можешь выйти наружу и гулять где захочется… просто оставь меч.
– Не пойдет.
– Тогда ты останешься здесь, медленно сходя с ума. Вот император веселится!
– Может, мне прорубить путь наружу?
– Карса, они только не хотят, чтобы ты убивал горожан. Если учесть, что тебя… гм… легко вывести из равновесия, это кажется вполне обоснованным требованием.
– Что меня выводит – так это отсутствие в них доверия.
– Точно, – бросила ведьма. – Ты заслужил доверие, убивая Эдур и летерийцев направо и налево. В том числе Преду…
– Я не знал, что он Преда.
– А если бы знал, что-то изменилось бы? Не думаю. Как насчет того факта, что он был братом императора?
– И этого не знал.
– И?
– Что и, Семар Дев?
– Ты же убил его копьем?
– Он напал с помощью магии…
– Ты уже рассказывал, Карса Орлонг. Сначала ты убил его команду. Потом выбил ногой дверь каюты. Сокрушил черепа стражников. Должна признаться, в таком случае и я потянулась бы к садку… если бы владела хоть одним. Увы… Ну, тогда я бросалась бы в тебя всем, что под руку подвернется.
– Бесполезный разговор, – хмуро процедил Тоблакай.
– Отлично. – Она встала со стула. – Я пойду искать Таксилианина. По крайней мере, его упрямство менее тупо.
– Он тебе любовник?
Семар замерла в двери.- А что, если да?
– Да ничего. – Карса склонился над заплатанным доспехом. – Обоих разорву надвое.
«В дополнение ко всем безумным порокам – ревность? О духи!» Она снова обернулась к выходу. – Мне больше по вкусу Старший Оценщик. Как жаль, что он принял обет безбрачия.
– Ухмыляющийся
– Точно.
– Ведьма, у тебя дурной вкус.
– Ну, – не сразу ответила она, – не могу найти подходящих возражений.
– Разумеется.
Семар Дев поджала губы и выплыла из комнаты.
Настроение у Карсы было дурное; но ему и в голову не пришло, что это как-то связано с беседой с Семар Дев. Она была женщиной, а всякий разговор с женщиной подобен пытке – слишком много у них зловещих инструментов, свойства которых с трудом поддаются пониманию мужчины. То ли дело мечи. Лучше воевать со всем миром сразу, чем привлечь легкое внимание женщины. Но что злит сильнее всего – сила, с которой ему хочется женского внимания. Чемпионам в ожидании императора доступны лучшие шлюхи. Но в них нет ничего тонкого, ничего реального…
Карса сказал себе, что должен существовать средний путь, на котором можно наслаждаться всеми придающими интерес отношениям намеками и искрами остроумия, не позоря свое достоинство. Однако он был достаточным реалистом, чтобы надеяться на отыскание этого пути.
Мир полон оружия, битва – вот основной путь жизни. Возможно, единственный путь. Бичи и слова, удары и взгляды одинаково ранят. Он ошеломлен незримыми дубинками, его зрение закрыто невидимыми щитами; он шатается под весом своих обетов. Как могла бы сказать Семар Дев, выживать – значит выдерживать бой, оставаться впереди истории. Потерпеть поражение – пасть… по падение не всегда равносильно милосердно быстрой смерти. Чаще оно означает растворение, постепенное – потери громоздятся выше головы, смертный опускается на колени. Он – или она – становится губителем самого себя.
Он начал видеть собственные ловушки и потому, вероятно, еще не готов встречаться с кем-то другим, ошибаться, испытывать боль и шок. Но голод никуда не делся. Мучительное неустройство души, на редкость горькое приглашение в мир вечного уныния.
Легко исправляемого жестокой дракой.
– За недостатком любви воин любит насилие.
Карса Орлонг оскалился, забрасывая каменный меч за левое плечо и шагая по коридору. «Слышу тебя, Байрот Гильд. Будешь мне вместо совести?» Он грубо захохотал. «Ты, укравший мою женщину!»
– Может быть, тебе встретится другая, Карса Орлонг.
«Я порву ее пополам».
– Прежде тебя это не тревожило.
Стоп, это же игра. Душа Байрота Гильда связана в мече. Скользкие слова в черепе Карсы сказаны им самим. Страдая от отсутствия чужого внимания, он начал сам себе рыть ямы.
– Думаю, пора кого-нибудь убить.
Из коридора в широкий холл, затем по колоннаде в боковой проход – и к северным воротам двора. Карса никого не встретил, отчего настроение еще ухудшилось.