Буря Жнеца
Шрифт:
«Адъюнкт требует верности. Служения неведомой цели. Она сказала, что у нас не будет свидетелей. По мне, очень хорошо. Так повелось среди ассасинов. Я пойду с ней и с Опоннами дернутой армией жалких глупцов. Пока что».
Он стоял скрестив руки, прижавшись плечами к стенке. Он с умеренным интересом следил за происходящим в палате Брюллига, и по временам ощущал в груди легкое шевеление – словно мышка лапками перебирает.
Бедный главарь трясов потеет; никакое количество любимого эля не способно подавить дрожь в руках. Он скорчился на
Горлорез решил, что Лостара Ииль внешне гораздо лучше покойной Т’амбер. По крайней мере, лучше соответствует его вкусу. Причудливые пардийские татуировки так возбуждают… легкая полнота, не скрываемая доспехами, грация танцовщицы, видимая в каждом движении (сейчас она стоит, но намек на элегантность невозможно не заметить). Адъюнкт – полный контраст. Несчастная, мрачная женщина. Как все, кому выпало жить в тени более привлекательных подруг, она с видимым равнодушием встречает нелестные оценки – но Горлорез, наученный отыскивать утаиваемую истину, может уловить боль, которую причиняет ей собственная невзрачность. Истина рода людского, столь же жалкая и горькая, как все прочие истины. Лишенные красоты ищут компенсации в другом – в искусственном величии ранга и чина. Так повелось во всем мире…
Разумеется, когда ты наконец достигаешь власти, уродливая внешность перестает играть значение. Можно смешиваться с элитой. Не это ли объясняет присутствие Лостары? Но Горлорез не был уверен полностью. Он не думал, что они любовницы. Он не был даже убежден, что они подруги.
У стены справа от дверей стоят остатки свиты Адъюнкта. Кулак Блистиг. Его широкое туповатое лицо омрачено неким видом духовного истощения. «Разве не опасно, Адъюнкт, держать рядом с собой такого человека? Он высасывает жизнь, надежду, веру. Нет, Тавора, тебе лучше избавиться от него и назначить новых Кулаков. Фаредан Сорт. Мадан’тула Реде. Скрипача. Но не капитана Добряка. Даже не вздумай, женщина! Если только не желаешь настоящего мятежа».
Мятеж. О да, он наконец сказал это слово. Нет, только подумал. Но мятежом уже попахивает. Подумать о слове – пробудить возможность. Так царапина провоцирует нагноение. Охотники за Костями рассеяны ныне по ветру, и в этом ужасный риск. Он подозревал, что в исходе нелепой кампании солдаты вернутся к ней в сильно уменьшившемся числе. Если вообще кто-то вернется.
Без свидетелей. Почти всем солдатам не нравится такая идея. Верно, она сделала их твердыми – сразу после речи; но такая решимость долго не продлится. Слишком холодно наше железо. Слишком горько на вкус. Боги, только поглядите на Блистига – вот вам и доказательство!
Рядом с кулаком Вифал, мекросский кузнец – «человек, за которым мы заходили в Малаз, и до сих пор неизвестно, почему. О, да ведь в твоей тени видна кровь! Кровь малазан. Т’амбер. Калама. Может, и Быстрого Бена. Ты стоишь их?» Горлорез еще не видел, чтобы Вифал разговаривал с солдатами. Ни с одним. Ни слова благодарности, ни слова извинения за принесенные в жертву жизни. Он здесь потому, что так желает
Справа от Вифала – Банашар, если верить слухам, низложенный верховный жрец Д’рек. Еще один пассажир треклятой армии ренегатов. Но Горлорез знает предназначение Банашара. Монета. Тысячи, десятки тысяч кругляшек. «Он наш казначей. Серебро и золото в его мошнах откуда-то украдено. Как иначе? Никто не может быть настолько богат. Ответ очевиден: как насчет храмовых сундуков Осенней Змеи?
Молись Змее, плати армии раздраженных ворчунов. Вряд ли ты думаешь о нас как о поклонниках культа».
У бедняги Брюллига мало союзников в собственной палате. Источник вожделения Бальзама, капитан капера «Вечная Благодарность» Шерк Элалле и ее старпом Скорген Кабан, Красавчик. Но ни он, ни она не спешат прыгать на сторону увязшего Брюллига.
Эта Шерк дьявольски внимательна. Она, кажется, гораздо опаснее узурпатора грязного островка.
Адъюнкт разъясняла на приличном торговом наречии новые правила управления фортом Вторая Дева; при каждом новом пункте лицо Брюллига вытягивалось все сильнее.
Забавно глядеть. Если ты склонен к черному юмору.
– Корабли нашего флота, – говорила она, – будут заходить в гавань для пополнения припасов. По одному, чтобы не пугать горожан…
Шерк Элалле фыркнула. Она сидела напротив того места, где Горлорез прислонился к стенке, и могла не хуже него видеть всех гостей. Скорген наполнял объемистый желудок излюбленным элем Брюллига – в одной руке кружка, палец другой руки погружен в глубины розово – красного изуродованного уха. Моряк издавал серию отрыгиваний, перемежаемых тяжкими вздохами (это продолжалось уже половину звона, без всяких признаков окончания). Вся палата пропахла нечистым дыханием.
Капитан иронически пыталась приструнить его, что привлекло внимание Адъюнкта. – Понимаю ваше нетерпение, – холодным тоном произнесла Тавора. – Не сомневаюсь, вам хочется отчалить. К сожалению, мне нужно с вами переговорить, и срочно.
– Как только вы окончите кастрацию Брюллига? – Шерк Элалле положила одну изящную ногу на другую, сложила руки на животе, сладко улыбнулась Адъюнкту.
Бесцветные глаза Таворы уставились на капитана; затем она бросила взгляд на свиту. – Банашар.
– Адъюнкт?
– Что не так с этой женщиной?
– Она мертвая, – отвечал бывший жрец. – Некромантическое проклятие.
– Вы уверены?
Горлорез откашлялся. – Адъюнкт, капрал Мертвяк сказал то же самое, едва увидел ее в таверне.
Брюллиг вытаращился на Шерк выпученными глазами. Челюсть его отвисла.
Скорген Кабан внезапно нахмурился, глаза забегали; он вытащил палец из уха и начал изучать обмазавшую его серу. Еще миг – и Красавчик вложил палец в рот.
– Ну, – ответила Шерк Таворе, – все выяснилось? Увы, такая тайна немногого стоит. Суета. Если вы одержимы фанатическим отвращением к неупокоенным… Адъюнкт, мне придется изменить свое мнение о вас и вашей разномастной армии.