Буря Жнеца
Шрифт:
Так что теперь они стоят молча. Плоть сгнила, вздута газами; к белым морщинистым ногам прилипли комья слизи. Отец, на плечах которого Рулад катался, визжа от восторга – дитя на спине бога – а наделенный безграничной мощью и силой бог бежал по берегу, и будущее не обещало ничего, кроме нежного поцелуя в лоб ребенка.
«Мать… нет, хватит! Я умираю и умираю. Больше смертей, чем вы можете вообразить. Я умираю и умираю и умираю.
Но где же покой?
Видите, что ожидает меня? Видите?»
Рулад Сенгар, Император Тысячи Смертей, одиноко сидел на троне, грезя о мире. Но даже смерть не могла умиротворить его.
В этот самый миг его брат Тралл Сенгар стоял рядом
Быстрый Бен увидел фигуру, вышедшую из кустов на той стороне, и замер. Пролетело долгое мгновение; он улыбнулся, пробормотав что-то вроде: – Кто же еще? Кто, кроме него? – Затем Верховный Маг захохотал и продолжил путь.
Навстречу старому другу, который тоже вошел в широкий поток.
Тоже малазанину.
Онрек положил руку на плечо Траллу и сказал: – Ты, друг мой, слишком легко плачешь.
– Знаю, – вздохнул Тралл. – Потому что… потому что я лишь мечтаю о подобном. Где мои братья? Моя семья? Мой народ? Дар покоя… Онрек, вот какая греза все время сокрушает меня.
– Думаю, – отвечал Онрек, – ты убегаешь от более глубокой истины.
– Неужели?
– Да. Есть и еще кое-кто, не так ли? Не брат, не родич. Даже не из расы Эдур. Та, что дарует иной вид покоя. Новый вид. Его ты так жаждешь, ловишь его отзвук даже во встрече двух друзей.
Ты плакал, когда я рассказывал о своей древней любви.
Ты потому плакал тогда, Тралл Сенгар, что на твою любовь еще не ответили, а нет муки горшей, чем безответная любовь.
– Прошу, друг. Достаточно. Погляди. Интересно, о чем они говорят?
– Шум реки уносит слова, и пусть они останутся вдвоем. – Рука Онрека крепче сжала плечо Тралла. – А теперь, друг мой, расскажи о ней.
Тралл Сенгар вытер глаза и просиял улыбкой: – Да, это была прекрасная женщина…
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Глава 19
Ее грезы о любви были детскими – как и у всех детей. Гордый и осанистый герой войдет в ее жизнь, чтобы подхватить на руки и прогнать все страхи – так грязь утекает в ручей, исчезая в некоем далеком океане. «Благословение простоты и ясности, увы мне… о да, это были на редкость детские мечты».
Серен Педак могла вспомнить себя ребенком, вспомнить, как жаждала «спасения» до боли в желудке, до сердечной муки, как сладострастно воображала возможные способы своего избавления… Но она не желала поддаваться подобной ностальгии. Фальшивое видение мира – привилегия ребенка, этих мечтаний не следует стыдиться… но и тащить их во взрослую жизнь не следует.
Юная Серен верила какое-то время – фактически весьма долго, до той поры, когда глупые мечты наконец-то улетучились – что нашла своего волшебного героя в Халле Беддикте. Каждый беглый взгляд этого великолепного порождения грез проливал благословение на сердце. А потом она усвоила урок: чистая вера – это яд. Имеется в виду чистая вера в существование волшебных героев. Ее героев. Любых героев.
Халл умер в Летерасе. Точнее, умерло его тело – все остальное умерло годами ранее. В ее объятиях. В некотором смысле она использовала его, да не просто использовала, а изнасиловала. Пожрала его веру, украла видение себя самого, своего места в мире, украла смысл, который должна была иметь его жизнь – как и жизнь всякого мужчины. Она обрела героя и тут же, способами тонкими и грубыми, уничтожила его, подвергнув атакам реальности. Реальности, какой она видела ее. Какой видит и посейчас. В ней таился яд, протекала битва между мечтами детства и порочным цинизмом, который принесло взросление. Халл был и оружием ее, и жертвой.
А потом ее саму изнасиловали. Пьяную, в порту, порвавшем себя на части в день пришествия Тисте Эдур, что явились среди дыма, пламени и пепла. Ее плоть стала оружием, ее душа была жертвой. Она почти не удивилась и не испытала шока – просто попыталась убить себя. Но мало кто мог бы ее понять, понять хоть когда – нибудь.
Серен убивает то, что любит. Она сделала это с Халлом; если цветок смерти снова раскроет лепестки в сердце – проделает это с кем-то другим. От страха не избавиться. Однажды смытый, он возвращается приливами, наводнениями, затягивает во тьму. «Я – отрава.
Отойдите подальше. Все вы».
Она сидит, положив имасское копье на колени; но не этот камень, а вес меча у левого бедра угрожает опрокинуть ее – как будто это не хорошо прокованная полоска железа, а звено огромной цепи. «Он ничего не имел в виду. Ты ничего не имел в виду, Тралл. Я знаю. К тому же ты, как и Халл Беддикт, мертв. Ты оказался милосердным – умер не у меня на руках. Спасибо и за это».
Ностальгия по прошлому или нет – но девочка внутри нее робко подбиралась все ближе. Но разве не безопасно сложить лодочкой маленькие, не покрытые шрамами ладошки и – втайне от всех – поглядеть на детский секрет, на заново просиявшую мечту? Безопасно, потому что Тралл мертв. Никому вреда не будет.