Буря Жнеца
Шрифт:
– Не знаю.
– Ну что же, и я не знаю, – улыбнулся хозяин. – Ты присоединишься к нам? Дом не видел гостей уже очень долго.
– Я не в это место шел, – неуверенно возразил Трана. – Думаю…
– Ты прав; но пришло время отдохнуть. Ведь какое-то течение принесло тебя именно сюда. Ты не привидение, нашедшее свой прежний дом. Друг, тебя привели сюда.
– Кто? Зачем?
– Дом, разумеется. Зачем? – мужчина пожал плечами, сделал шаг назад и жестом пригласил Трану. – Погостить. Присоединяйся к нам, прошу.
Брутен Трана взошел по ступеням, перешагнул порог.
Дверь сама захлопнулась за спиной. Он стоял в узком коридоре, впереди виднелось Т-образное разветвление.
– Я Брутен Трана, Тисте Эдур из…
– Да, да. Из империи Увечного Бога. То есть одной из них. Император в цепях, народ под ярмом… – Хозяин бросил быстрый взгляд за плечо, указал направо. – Но не летерийцы, а Вы, Эдур, попали в особенно крепкое ярмо.
– Ярмо монеты.
– Хорошо сказано. И точно.
Они остановились перед дверью в закругляющейся стене.
– Ведет в башню, – сказал Трана. – Там я впервые заметил ваш свет.
– Верно. К сожалению, только одна комната может вместить мою гостью. О, – шагнул он ближе, – прежде чем войти, я должен предупредить тебя кое о чем. Моя гостья имеет некую слабость… но кто их не имеет? Во всяком случае, именно мне приходится… гм… ублажать эту слабость. Скоро всё кончится, ведь всё на свете имеет конец… но не сейчас. Поэтому ты не должен отвлекать гостью. Этим уже занимаюсь я. Ты понимаешь?
– Может, мне лучше не входить?
– Чепуха. И еще, Брутен Трана. Не говори о драконах. Никаких драконов, понятно?
Тисте Эдур дернул плечом: – Мне и в голову не приходила подобная тема для беседы…
– О, в некотором смысле ты постоянно обдумываешь эту тему. Дух Эмурланиса. Скабандари. Отец Тень. Он висит над тобой, словно призрак. Как и над всеми Тисте Эдур. Понимаешь, это деликатная тема. Весьма деликатная, особенно для моей гостьи. Я полагаюсь на твое благоразумие. Иначе случится неприятность. Скорее катастрофа.
– Сделаю, что в моих силах, господин. Момент! Как ваше имя?
Мужчина коснулся защелки. – Мое имя утаено от всех, Брутен Трана. Лучше называть меня одним из титулов. Летерийский подойдет. Зови меня Костяшки.
Он поднял защелку и открыл дверь.
Круглая комната была очень велика – слишком велика для скромной башни, которую Трана видел снаружи. Потолок терялся в сумраке – если вообще существовал. До противоположной стены было не менее пятидесяти шагов. Пол выложен плитами. Едва Костяшки вошел внутрь, лампа засветилась ярче, разгоняя тени. Напротив них у стены было возвышение, заваленное подушками, шкурами и шелковыми одеялами. На них, склонившись и уперев руки в бедра, восседала великанша из породы огров или других подобных демонов. Она была наделена столь же бледной кожей, как и Костяшки: но под кожей находились широкие кости и плотные мышцы. Свесившиеся над коленями руки были чрезмерно большими даже по сравнению с неуклюжим телом. Длинные волосы беспорядочно висели по сторонам грубого
– Моя гостья, – промурлыкал Костяшки. – Килмандарос. Уверяю тебя, Брутен Трана, она очень любезна. Когда… отвлечена. Идем. Она рада встрече.
Они подошли, рождая гулкое эхо. Костяшки направился к низкому мраморному столу, на котором виднелась пыльная бутылка. – Любимая, – позвал он Килмандарос, – погляди, кого привел Дом!
– Выдай ему еду и вино, потом отошли восвояси, – прорычала великанша. – Я уже на пути к решению, ты, жалкий щенок.
Брутен Трана уже заметил на плитах перед Килмандарос россыпь покрытых мелкой резьбой косточек. Казалось, они лежат в беспорядке – безделушки, просыпавшиеся из чьей-то сумы – но Килмандарос хмурилась, созерцая их с сердитой сосредоточенностью.
– Решение, – повторила она.
– Как волнующе, – отозвался Костяшки, доставший откуда-то третий кубок и успевший налить янтарного вина. – Тогда всё или ничего?
– О да, как же иначе? Но ты уже задолжал мне сокровища сотни империй, милый Сетч…
– Костяшки, любовь моя.
– Милый Костяшки.
– Уверен, что это ты мне должна, Мама.
– Мой долг проживает последнее мгновение, – ответила она, потирая громадные руки. – Так близко. Ты был дураком, предложив всё или ничего.
– Ах, это моя слабость, – сказал Костяшки, подходя к Брутену Тране и передавая кубок. Подмигнул, глядя прямо в глаза. – Зерна спешат в реку. Поторопись с решением.
По возвышению ударил кулак.
– Не нервируй меня!
Эхо удара затихло очень нескоро.
Килмандарос склонилась еще сильнее, сверкнула глазами на россыпь костей: – Схема, – шепнула она. – Да, почти готова. Почти…
– Я великодушен, – сказал Костяшки. – Успокою зерна на время. Мы сможем подобающе принять гостя.
Великанша подняла голову. Лицо стало хитрым. – Великолепная идея, Костяшки. Сделай так!
Жест – и мерцающий свет стал ровным. Все как будто бы оставалось прежним… но Брутен Трана в глубине души понял, что зерна, о которых говорит Костяшки – это время, бег времени, его вечное движение. Он только что мановением руки остановил время.
По крайней мере, в комнате. Не везде, конечно же. Хотя…
Килмандарос с довольной ухмылкой распрямила спину и уставилась на Трану. – Вижу, – сказала она. – Дом знает будущее.
– Мы лишь мгновенные мысли Азата, – ответил Костяшки. – Но, хотя наше бренное существование можно метко описать словом «иллюзия», у каждого есть своя роль.
– Некоторые, – как-то рассеянно произнесла Килмандарос, – оказываются более полезными, чем другие. Этот Эдур… – она взмахнула покрытой шрамами ручищей, – имеет весьма малую ценность. Как ни суди.
– Азат видит в каждом то, чего не видим мы сами. Возможно, Мама, он видит всех.
Женщина горько хмыкнула: – Думаешь, дом отпустит меня по доброй воле? Ты наивен, Костяшки. Но даже Азат не удержит меня навечно.