Буря Жнеца
Шрифт:
Нелепые пьяницы… самые подходящие свидетели краха ожиревшей империи. И первые кандидаты на смерть. Тоже подходяще.
Он заставил себя двинуться – но большая рука схватилась за плащ, почти у воротника. Он был поднят над землей.
Зашипел, отыскивая силу…
Ханнана Мосага медленно развернули, и он обнаружил, что глядит в нелюдские глаза. Серо-зеленая кожа, как бы дубленая; гладкие клыки высовываются из уголков рта. Глаза с вертикальными зрачками смотрят без всякого выражения.
Пьяницы хохотали за его спиной.
Король-Ведун,
Но вторая рука схватила его за горло.
И сжала.
Хрящи лопнули, словно скорлупа. Позвонки захрустели, сплющиваясь друг о друга. Взорвалась боль, наполнив тело Мосага белым огнем.
И яркий, беспощадный свет солнца вдруг лизнул лицо.
«Сестра Зари – ты приветствуешь меня…»
Но он взирал в глаза демоницы – и все еще ничего не видел. Глаза ящерицы, глаза змеи.
Неужели она вообще ничего не даст ему?
Огонь выплеснулся из черепа, ослепив его; затем с тихим, гаснущим гулом пламя сомкнулось, оставляя за собой тьму.
Но глаза Ханнана Мосага уже ничего не видели.
Солнце ярко освещало лицо мертвеца, подчеркивая каждое искажение, каждую изломанную кость. Глаза слепо уставились на свет.
Пустые, как и глаза Джагуты.
Урсто и Пиношель увидели, как она отбрасывает жалкое изуродованное тело.
Затем Джагута поглядела на них. – Мой ритуал разрушился.
Пиношель засмеялась в нос, что вызвало мощный выплеск соплей; немало времени потребовалось ей, чтобы все отчистить.
Урсто, бросив на нее неприязненный взгляд, кивнул джагутской колдунье. – Ох, они все потрудились над этим. Мосаг, Менандора, Сакуль Анкаду, бла бла. – Он махнул рукой. – Но мы же здесь, милашка. Видишь ли, у нас есть имя.
Джагута наклонила голову набок: – Тогда я не нужна.
– Ну, это точно сказано. Разве что хочешь выпить? – Он вытащил кувшин из объятий Пиношели и поднял как можно выше.
Джагута еще миг глядела на него. И сказала: – Приятное предложение. Спасибо.
Треклятое солнце уже взошло, но по эту сторону ворот еще лежала сплошная тень. Однако сержант Бальзам отлично видел, что створки распахнуты.
Скакавшая впереди всех Мазан Гилани снова сделала свой немыслимый трюк: поднялась в стременах и легла на круп коня, посылая его в галоп.
За спиной Бальзама застонал, словно придавленный кирпичом щенок, Горлорез. Бальзам потряс головой. Еще одна дурная мыслишка пролезла в башку, как недодавленный клоп. И откуда они только берутся? И почему ворота распахнуты и почему все скачут прямо в них?
И не трупы ли он видит там, сразу за воротами? Там кто-то бегает в дыму?
А что это за звук, тоже оттуда?
– Жульки! – воскликнул сзади Мертвяк. – Кенеб вошел! Он удерживает ворота!
Кенеб? Кто такой Кенеб,
– Ходу! – заорал Бальзам. – Они за нами! Скачите в Арен!
Скачущая задница Мазан Гилани скрылась в затененном проеме.
Горлорез тоже заорал, и это был звук что надо – как будто кота раздавило колесом. Но дела ведь идут совсем худо и трудно его винить. – Она занырнула, мамочки! Ох, как я ненавижу города! Едем домой. Скачите! В ту дыру! Как она называется? А, большая дыра с ложной аркой и боковыми пилонами!
В тени копыта коня застучали неровно, животное споткнулось и завертелось. Удар. Бедро хрустнуло, Бальзама выбросило – он полетел раскинув руки и крепко схватился за мягкое податливое собрание совершенной плоти – она взвизгнула и потащилась за ним. Так Бальзам выдернул Мазан Гилани из седла.
Падение на мостовую вышло тяжким – голова Бальзама ударилась с такой силой, что шлем вдавился и перекосился. Ее тяжесть деликатно налегла на него – краткий, но исключительный миг, и она соскользнула.
Лошади спотыкались, копыта стучали в опасной близости. Солдаты вбежали и вытащили их обоих.
Бальзам вгляделся в знакомое лицо. – Фом Тисси, ты еще не мертвый?
Жабья морда расплылась в жабьей ухмылке – «дави жабу кирпичом, ох и смеялись мы, да» – и мозолистая рука хлопнула его по плечу. – Ты с нами, Бальзам? Рад, что прибыл – на нас тут давят – кажется, сбежался весь треклятый гарнизон. Пытаются отобрать ворота.
– Гарнизон? О чем думает Блистиг? Мы на его стороне! Покажи мне знаменитых танцующих девушек Арена, я за этим сюда шел. Чтобы увидеть, а может, и не только увидеть, хо!
Фом поставил Бальзама на ноги, нахлобучил на голову мятый шлем, а потом развернул за плечо.
И там был Кенеб, а за ним баррикады из обломков и солдаты, склонившиеся, чтобы перезарядить самострелы, а другие рубились с летерийцами, пытаясь закрыть брешь. Где-то справа, в начале улицы, на которой собрался для контратаки враг, грохнул жулек. Раздались вопли.
Кулак Кенеб подошел к Бальзаму. – Где остальные, сержант?
– Сэр?
– Адъюнкт и армия!
– На транспортах, сэр, где же еще? Худший шторм, что я видел. Корабли чуть не вверх тормашками…
Мертвяк сказал сзади: – Кулак, они должны быть на подходе.
– Пусть Мазан Гилани снова садится на коня, – велел Кенеб, и Бальзам чуть не расцеловал его за это. – Мне плевать, если она загонит коня насмерть, но чтобы добралась до Адъюнкта! Ускорить шаг. Пусть пошлют кавалерию вперед.
– Слушаюсь, сэр.
– У нас кончаются стрелы и припасы, летерийцев сбегается все больше с каждым клятым вздохом, и если они найдут толкового командира, нам не устоять.
Кулак говорит с Бальзамом? Он не был уверен, он хотел повернуться кругом и проследить за тем, как Мазан растопырит ноги, взбираясь на коня, о да, она так и сделает – но грубые ручищи на плечах не дают ему двинуться и кто-то скулит в ухо…