Буря
Шрифт:
Первым к камню подлетел вождь, отодвинул его, и, выкрикнув несколько отрывистых звуков, заставил всех замолчать; после чего некоторое время прислушивался, и повернувшись торжественно застрекотал о том, что «могучий» гонит много-много «Ароо!», что этого «Ароо!» хватит им до конца их жизни даже, ежели они каждый день будут устраивать пиры, так же он добавил, что сам «могучий» должен умертвить такое множество «ароо», так как только ему это и под силу.
Новость, как и следовало ожидать, была встречена с восторгом; все «мохнатые» закричали, запрыгали; а к Сикусу бросилась та самая, похожая на чудище бабка. Она подбежала, и стала довольно сильно щипать его за плечо, при этом стрекотала беспрерывно — Даэн отчасти понимал, что происходит, и жалел, что не знает их языка, иначе бы придумал что-нибудь столь убедительное, что и его и Сикуса, выпустили бы навстречу «Ароо!»
Между тем, Сикус пребывал в таком блаженном состоянии, что даже и не думал просыпаться. Несколько раз его губы, правда, шевелились, и он на разные голоса повторял то свое имя, то имя Вероники.
Между тем, к вождю подбежал некто трясущийся, похожий на ссохшийся, покрытых седым мхом пень, и, схватив его похожей на изломанной корень лапой принялся бормотать, нечто, почти не переводимое, но смысл которого, все-таки, сводил к тому, что Граа (кто такой Граа, даже «пень» не помнил) — учил, что когда настанет счастье, то Ароо станет столько, что она затопит всех; и никто не сможет из нее вырваться.
Тут всем показалось, что они, действительно, слышали нечто подобное, и все очень перепугались, и еще несколько подбежали к Сикусу, и стали трясти его столь усердно, что, верно, в конце концов, и на части бы разодрали — но уже не оставалось времени — это Арро-Цродграбы были совсем близко; и даже слышен был напряженных голос Барахира, который спрашивал у проводника, долго ли еще осталось.
Даэн поднял на руках Сикуса, и, сделав несколько шагов к выходу, проговорил:
— Мы их остановим. Только выпустите нас!..
«Мохнатые» встали пред ним стеною, однако, смотрели без всякой злобы, ибо воспринимали его, как придаток «могучего» — ведь, он столь долгое время пробыл с ним рядом, и не случилось никакой катастрофы. Тем не менее они стали теснить его вглубь пещеры, и, наконец, окруживши со всех сторон, подхватили на ноги, и понесли, так быстро, как могли. Оказывается, у дальней, передернутой оплывами с потолка стены зиял чернотою проход, из которого веяло таким холодом, что, казалось, это пасть самой смерти. Тем не менее, перепуганные дикари понесли их именно туда, и при этом все пытались разбудить Сикуса…
Последним в пещере остался вождь — и тут он приставил каменную балку одной стороной к загораживающему вход камню, а другой — укрепил в выемке в полу, таким образом, камень было невозможно сдвинуть в пещеру, а наружу то и подавно, так как он находился внутри пещеры, и был более массивным, нежели сам проход — это было изобретение «мохнатых», от многочисленных воображаемых и настоящих врагов; и, хотя этому изобретенью они не придавали особого значенья, так как оно не могло их защитить от самых опасных по их разумению врагов — духов, — оно то и являлось самым значимым, против всего остального, порожденного их младенческим воображением.
Вот вождь обнял камень, и пробормотав какое-то ничего не значащее заклятье, развернулся, и побежал вслед за иными. А на камень обрушились первые удары — старался, конечно, Барахир — он бил своим клинком, бил с такой силой, что сыпались искры. Между тем, площадка перед входом быстро наполнялась выбегавшими из ущелья Цродграбами, и вскоре должна была начаться давка. Тогда он приметил какую-то лежавшую поблизости глыбу, подхватил ее, но поднять смог только с помощью Рэниса, Дьема Дитье, и еще нескольких Цродграбов. Они разогнались, ударили эти тараном, и с такой силой, что камень треснул — отошли на несколько шагов, и при этом сбили нескольких Цродграбов, так как очень уж их много там понабилось; и, если бы проход не пробили на этот раз, так многие бы погибли в давке. Но проход был пробит, и ворвались они в залу со своим тараном, тут же, впрочем, и бросили, а Барахир бросился вперед иных, подбежал почти вплотную к стене пламени, которое доживало свои последние минуты, у дальней стены, там, прикрывши от нестерпимого жара глаза, прокричал: «Нет! Не пошел он еще на еду! Не успели! Не успели!..» — затем отпрыгнул; внимательно стал оглядывать пещеру, которая довольно быстро наполнялась Цродграбами.
Проход, у дальней стены, был едва приметен, но, все-таки, он увидел его, сразу же бросился туда, но его успела догнать Вероника, и она перехватила его за руку, и стала целовать ладонь, приговаривая нежным своим голосом:
— Довольно теперь. Я прошу вас — хоть теперь остановитесь. Не надо больше крови. Ведь так больно мне! Пожалуйста, пожалуйста — только позвольте мне бежать впереди, потому что я знаю — они не хотят никому зла; и меня не тронут, ведь не тронули же тогда, в лесу, когда я тела из их толпы выносила. Они же, бедненькие, никогда и пения не слышали — для них же это как чудо. Их же учить, как детей малых надо, а не с мечами на них кидаться! Ради Любви, позвольте, пожалуйста — не делайте больно.
Разве же можно было отказать ей? Да Барахир почувствовал, как что-то дрогнуло в нем, и от одного этого, нежной музыкальной волной нахлынувшего, и яснее, и легче на его душе стало, и он пробормотал:
— Да, да — конечно же…
И вот они побежали по этому черному коридору, а впереди всех была Вероника, и она звала Даэна по имени, но никто ей не отвечал. Через несколько минут, проход распахнулся во все стороны, и дыхнуло таким нестерпимым холодом, что хотелось только развернуться да броситься в пещеру, где было так благодатно, так жарко: не только о том, чтобы возвращаться, но даже и о том, чтобы оставаться на месте не могло быть и речи — сзади беспрерывным потоком напирали Цродграбы, а, ведь, их были еще многие и многие тысячи.
Было так темно, что совершенно ничего не было видно, но, все-таки, они уже слышали журчание воды, и знали, что им придется ступить в эту ледяную стихию.
— Нет, подожди! — выкрикнул Рэнис Веронике. — Разве же я могу тебе позволить?.. Ты же замерзнешь! Нет, нет — ты останешься здесь, пока мы не вернем Даэна…
Но уже через несколько мгновений ясно стало, что никому не суждено остаться: площадка перед водой была совсем небольшою, и на ней могло уместится не более сотни тощий Цродграбов — сзади напирали все новые.
И вот тогда Рэнис подхватил Веронику на руки, и ступил в эту ледяную воду… Один раз при стычке с орками мне довелось попасть в прорубь, тогда температура была минус сорок, черная вода тогда вцепилась меня, словно палач, пронзило клещами тело до самой кости, но, все же, я уверен, что вода в которую вошли они тогда была много более леденящей, нежели та, в которой промерз я.
Рэнис, зажав губы сдержался, и продолжал идти подталкиваемый течением, а вот Дьем и Дитье, прерывисто задышали, и выкрикнули Барахиру, что — это верная смерть, что холод уже дерет их сердце.