Буря
Шрифт:
— Спасите ее! Сегодня последний день! У нее же уже сердца не слышно! Кто из вас Келебримбер?! Говорили, что ты целитель — так излечи же ее!..
Он безошибочно узнал эльфийского князя, и вот уж подлетел к нему. Тут только всем стало видно, что он сжимает в руках некую мумию, стягивающие которую ткани издавали сильный смрад — под этими тканями угадывалось что-то отвратительное. Что касается лика Альфонсо, то он, в эти дни, он стал еще более мучительным, сильнее проступила темная сеть морщинок — в глазах была болезнь, была какая-то идея, ради осуществления которой он готов был на все. И вот он подлетел к Келебримберу, который, в замешательстве, поднял ему навстречу взгляд, и, когда встретился со взглядом Альфонсо, то увидел там что-то
— Прими ее! Она… Немедленно излечи ее, слышишь?! — все надрывался, в болезненном исступлении, Альфонсо.
Приближенные Келебримбера стали надвигаться на него: посчитали, что — это какой-то безумец, что он может грозить жизни их государя, однако сам Келебримбер остановил их, проговорил:
— Мы должны его выслушать. Кого же ты принес?
— Кого?! — выкрикнул Альфонсо. — Да ту… Ту, из-за которой я несколько ночей уж не сплю, ту, из-за которой весь пылаю!.. Которая и удерживает меня, подлого, на этом свете!.. Теперь довольно слов: лечи ЕЕ! Я приказываю… Слышишь: немедленно лечи!..
Тут он перегнулся в седле, перехватил одеяние эльфийского государя, возле шеи, и выкрикнул, тогда как лик его искажался все более — казалось, из плоти его растут бесы, сейчас вот разорвут его в клочья:
— Я приказываю тебе!.. Лечи ЕЕ: или… я тебя в клочья раздеру!
— А-а! Я знаю тебя! — раздался бешеный, вопящий голос, и, резко обернувшись Альфонсо увидел Маэглина.
Тот сидел на одной из лошадей, в следующем после Келебримбера ряду, в окружении эльфов, были связаны его руки — так как никакие уговоры, никакие напитки благодатные не могли успокоить его буйства, и все то он орал, что: «Вновь в тюрьму меня усадили! Теперь уж всего-всего я лишен…» — он страстно требовал, чтобы его выпустили, чтобы дали коня, дабы он мог догнать: «ИХ!» — коня ему, в конце концов дали, взяли вместе с войском, дабы он указывал дорогу к северному королевству, которое сами эльфы называли Эром, и дорогу к которому, конечно же, знали, но и надеялись, при этом, что Маэглин, который вопил, и про годы своего заключения, знает и еще какие-то неведомые тропы.
За последние несколько дней, которые Маэглин провел в основном, среди пения птиц, вдыхая свежий весенний воздух, овеваемый лучами солнца — он исстрадался значительно больше, чем за годы в темнице. В эти дни его плоть ввалилась, огромные синие полукружья под глазами его залегли, сами же глаза покраснели, и весь он, время от времени, начинал подрагивать. Вообще же это время, когда жажда вырваться к «новой жизни» ни на мгновенье не покидала его — были сродни тому, как провел эти же дни Альфонсо. И, хотя Альфонсо даже и более страдал — у Альфонсо то, у нуменорца и организм был могучий, и сила воли титаническая — Маэглина же, страданья эти, несмотря на все усилья эльфов привели к безумию, и на него время от времени находили такие приступы исступления, которые никак нельзя было остановить, когда он рвался за «новой жизнью», сам себя терзал, и, наконец, выгорев полностью, погружался в забытье, был близок смерти, и ничего, кроме жалости, не мог в такие мгновенья вызвать.
Теперь он был уверен, что встречал Альфонсо и раньше; более того — что это очень близкий ему человек, который каким-то образом связан и с Аргонией, и с Ней. И вот теперь, он рванулся вперед, и, так как его коня удерживали за удила, пал на землю — но вот вскочил на ноги, и в несколько прыжков уже оказался возле Альфонсо, пронзительно вглядываясь в его лицо, выкрикивал:
— Я же знаю тебя! Ты же кто-то очень, очень значимый в моей жизни… Только вот кто?.. Отвечай немедля!..
Альфонсо и не слышал его вопроса, однако — совершенно был уверен, что перед ним так стоит некое очень значимое лицо, и он пронзительно в него вглядывался. Эльфы окружили их, но и не вмешивались — им не доводилось еще видеть подобных встреч — казалось, будто две, каким-то образом сжатые в тела стихии столкнулись здесь, и стоит им высвободится, так пойдет трещинами, так расколется на половины земля, так и небо пламенем зальется, и многие, волей-неволей, но чувствовали, что по спинам их дрожь бежит — даже и Келебримбер позабыл на время о своем несчастье.
А эти двое, так и вглядывались, так и дрожали от напряженья, так и выкрикивали, не слыша друг друга:
— Кто ты?!.. Да кто же ты?!..
Потом Альфонсо, так же, как и Келебримбера, перехватил Маэглина за одежду, возле шеи, вздернул в воздух на уровень своего лица, и так, словно зачарованный, продолжал вглядываться довольно долго — по морщинистому лицу его стекали капли пота; губы пребывали в беспрерывном движенье: время от времени он начинал шептать, иногда выкрикивал свой вопрос, вообще же — напоминал больного в горячке. Так продолжалось до тех пор, пока не надвинулось войско Гил-Гэлада.
Казалось, лишь несколькими мгновеньями раньше, появились они на горизонте, и вот уж стоят — в полном боевом облаченье: здесь и конница, и пехота; и люди, и эльфы — вот и сам Гил-Гэлад, окруженный ореолом такой силы, будто всю землю, ежели только захочет, сможет он перевернуть.
— От птиц мне уже известно, что твоя дочь похищена. — проговорил этот государь вместо приветствия, и выглядел он очень встревоженных — в глубинах глаз залегла боль. — Но, друг, почему ты не послушался моих советов; неужто горе твое так велико, что и разум — тот разум, который, словно Эллендил в небесах, сиял в этом темном мире — неужто теперь он омрачился, а то и вовсе угас?.. Ты оставляешь свое королевство, войско уводишь? И это при том, что а несколько дней до этого стены осаждал Барлог, с орочьими войсками?! При том, что это войско где-то поблизости, и только и ждет, когда вы уйдете, чтобы разорить…
— Лечите же!
Так взревел Альфонсо, и, отбросив Маэглина в сторону, вновь, темным вихрем метнулся к Келебримберу, и на этот раз, попросту стал протягивать ему недвижимую, окостеневшую материю, под которой, как он верил, еще была его Нэдия. Видя, что Келебримбер, не принимает ее, он попросту перекинул эту мумию к нему на седло. Сам же продолжал хрипеть:
— Я требую! Не потом, не через час, не после этих пустых разговоров, а сейчас же! Слышишь, ты, государишка эльфийский — сейчас ты все свое мастерство лекаря покажешь!.. Я требую… Смотри на меня! Слушай меня! Лечи ее! Сейчас же… Или… Или я тебе глотку перегрызу!.. Не смей… Не сме-е-ей!!! — говорить про что-либо, кроме НЕЕ, лечи, лечи… Лечи же ЕЕ, в конце концов!..
И Альфонсо надвинулся на него, и он приблизил свое лицо к его, и все скрежетал зубами — наконец взревел, и с небывалой силой перехватил Келебримбера за плечи, и дернул вниз, с седла — никакому иному смертному не удалось бы это, но вот Альфонсо, смог выдернуть — и не успел никто из эльфов опомниться (да никто, кроме Гил-Гэлада, и не был готов к подобного) — как они уже повалились на землю — рядом с ними, тяжело грохнулась и мумия-Нэдия.
— Лечи! Лечи! Лечи! — все выл Альфонсо, и могучими рывками продвигал Келебримбера к ней.
Эльфы так и сидел на своих конях, в замешательстве — все это было настолько дико, что многим подумалось — уж не колдовское ли это виденье. Но тут подлетел еще один всадник — то был Вэлломир — он презрительно, быстро оглядел эльфов, и, чем важнее какой эльф казался, тем с большим презреньем он на него глядел. Наконец, таким голосом, будто к полоумным каким-то обращаясь, заговорил он:
— Мне интересно, долго будете еще терпеть выходки, этого червя? Его будто предводителем войска поставили… Ха-ха! Быть может, скажите, что — это не безумие?! Конечно — безумие, а исходит оно от того, что не подчиняетесь истинным законам, то есть — Моим законам! И сейчас безумию будет положен конец: Я приказываю — Растоптать червя!!!