Буржуа

Зомбарт Вернер

Понятливыми ученицами метрополии сделались затем американские колонии. Сообщения о распространении, которое здесь нашел морской разбой, именно в штате Нью-Йорк, показались бы невероятными, если бы они не были подтверждены множеством несомненных свидетельств.

По свидетельству секретаря Пенсильвании Джемса Логана, например, в 1717 г. крейсировали у одного только берега Каролины тысяча пятьсот морских разбойников, из которых 800 имели свое постоянное местопребывание в Нью-Провиденсе (75). В XVII столетии почти каждая колония оказывала морскому разбою в той или иной форме содействие (76).

Разновидностью морского разбоя были путешествия с целью открытий, которые участились особенно с XVI столетия. Какие бы разные идеальные мотивы ни содействовали им: научный или религиозный интерес, честолюбие, любовь к приключениям и др., самой сильной (и сколь часто единственной!) движущей силой оставалась, однако, всегда страсть к наживе. Это, по существу, всегда хорошо организованные походы за добычей, имевшие целью грабеж в заморских странах. И тем более после того, как Колумб сделал свои открытия, когда он из своих путешествий привез домой всамделишный золотой песок и чудесную весть о позолоченном принце, золотая страна Эль-Дорадо³⁵ стала открыто выраженной или молчаливой целью этих экспедиций (77). Тут суеверное кладоискательство и суеверное золотоискательство соединились с суеверной надеждой на землю, где можно загребать золото лопатами, — в непреодолимое стремление к завоеваниям (78).

Что нас прежде всего интересует в этом пункте — это те необыкновенные люди, которые стояли во главе этих предприятий. Это пышущие силой, охочие до приключений, привыкшие к победам, грубые, жадные завоеватели весьма крупного калибра, с тех пор все более и более исчезающие. Эти гениальные и беспощадные морские разбойники, как их в особенности в богатейшем изобилии дает Англия в течение XVI столетия, сделаны из того же теста, что и предводители банд в Италии, что Сан-Гранде, Франческо Сфорца, Чезаре Борджиа, с тою только разницей, что их помыслы сильнее направлены на наживу всякого добра и денег и что они уже ближе стоят к капиталистическому предпринимателю, чем те.

Люди, в которых фантазия авантюриста соединялась с величайшей энергией; люди, полные романтики и все же с ясным взглядом на действительность; люди, которые сегодня командуют разбойничьим флотом, а завтра занимают высокую должность в государстве, которые сегодня жадной рукой копают землю в поисках кладов, а завтра начинают писать всемирную историю; люди со страстной радостью жизни, с сильным стремлением к великолепию и роскоши и все-таки способные принимать на себя в течение месяцев лишения морского путешествия с полной неизвестностью впереди; люди со способностями к организации, в то же время полные детского суеверия. Одним словом, люди Ренессанса. Это — отцы наших капиталистических предпринимателей по одной линии. Почти не нужно называть их по имени. Они известны из истории. Во главе назовем сильнейшего, быть может, из всех: сэра Уолтера Рэли, the great Raleigh (79)³⁶, девиз которого может иметь силу для всей это группы людей:

«Tarn Marti quam Mercurio»³⁷, одинаково преданного богу войны и Маммоне; сэра Фрэнсиса Дрейка, благородного пирата (the noble Pirate), как его назвал Гетцнер, обозревавший его корабль в 1598 г.; сэра Мартина Фробишера, который соединял дух морского разбойника с духом ученого; сэра Ричарда Гренвилля, доблестного (the valiant), как его называет Джон Смит в своей истории Виргинии; Кавендиша, который вернулся с богатейшей добычей, когда-либо кем-нибудь захваченной, и который поднимался вверх по Темзе со своими моряками, разодетыми в шелк и бархат, с парусами, из камчатой ткани, с позолоченной мачтой (80), и всех остальных. Кто хочет иметь о них более точные сведения, тот пусть перелистает хотя бы третий том описаний путешествий Гаклюйта.

Спросят, как я пришел к тому, чтобы этих завоевателей и разбойников отнести в капиталистическую категорию. Ответ прост: не столько вследствие того, что они сами были разновидностью капиталистических предпринимателей, сколько, напротив, и прежде всего потому, что дух, наполнявший их, был тот самый дух, который одушевлял всю крупную торговлю, все колониальное хозяйство вплоть до XVIII столетия и в глубь его.

Это по внутреннему своему существу такие же походы за приключениями и завоеваниями, как и морские разбои и путешествия за открытиями, о которых мы только что говорили. Авантюрист, морской разбойник, купец крупного масштаба (а таким он является, только если он ездит за море) незаметно переходят друг в друга.

Когда Вениамин из Гуделы сообщает о «гражданах» Генуи (81): «Каждый (!) имеет башню в своем доме; если между ними вспыхивает война, то зубцы башен служат им полем битвы. Они господствуют над морем; строят себе суда, называемые галерами, и выезжают на разбой в самые отдаленные области. Добычу они привозят в Геную; с Пизой они живут в вечных раздорах», — то кто здесь разумеется — морские разбойники и королевские купцы? Конечно, и те и другие. В чем же заключается «торговля в Леванте»? Что же и наполняет собою оба толстых тома гейдовского изложения? Описания битв большей частью. Кто хочет что-нибудь значить в чужой стране, должен быть воином или должен иметь в своем распоряжении воинов, а за собой организованное имущество государства (81 а).

Ту же картину мы встречаем, если мы посмотрим хотя бы на shipping merhcants³⁸ XVI и XVII столетий в Англии (82).

Кто же такие Гоукинсы? В особенности Джон и Уильям? Попеременно мы находим их действующими в качестве открывателей, государственных чиновников, морских разбойников, судовых капитанов и купцов. Джон Гоукинс одинаково знаменит как боец в войне с Испанией, так и в качестве купца: великолепным ненавистником испанцев (a wonderful hater of the Spaniards) называли его современники. Не иначе выглядят Миддлтоны, другой большой торговый дом того времени. Их «торговые занятия» также состоят в битвах, пленениях, посольствах и т. п., в «сношениях» с племенами по африканскому восточному берегу.

Даже в Германии нам встречается тот же тип: является ли экспедиция Вельзерров в Венесуэлу (83) путешествием с целью открытий, или колониальным предприятием, или походом за добычей, или предприятием для торговли? Кто бы мог это определить? А Ульрих Краффт, который на службе у Манлихов едет в путешествия «с легкомысленным духом» и потом переживает столько приключений, как принц в сказке, а между тем иногда еще бранится с судовыми капитанами, слишком поздно подвозящими ему его изюм (84): кто это — купец или искатель приключений? И то и другое.

Во Франции слово «armateur» означает как судохозяина и владельца корабельного груза, так и каперского капитана и морского разбойника. Почему так? Потому что те люди, которые в XVI столетии отправляли свои суда из Диеппа, Гавра, Руана, Ла-Рошели в Африку или Америку, были и тем и другим в одном лице (84а).

Вся разбойничья сущность крупной торговли прежнего времени в особенности, однако, проявляется в больших торговых и колониальных обществах, которые ведь, в сущности, и являются носителями той ранней торговли.