Буржуа
Шрифт:
Но это воззрение отнюдь не исключает убеждения в том, что капитализм также участвует в выработке современного хозяйственного образа мыслей. Несомненно, он является одним из его источников, и, несомненно, не слабейшим. Чем далее идет капиталистическое развитие, тем большее значение оно приобретает для образования капиталистического духа, пока, быть может, в конце концов, не будет достигнута та точка, когда оно одно его будет образовывать и формировать.
Исследовать это (до сих пор, несмотря на все громкие слова, оно еще совершенно не исследовано) влияние, которое капитализм сам оказывал на развитие капиталистического духа во всех его особенностях, и составит еще задачу этой главы.
С ходом капиталистического развития создается нечто, выгодно отличающееся от иных производящихся товаров и услуг тем, что оно не уничтожается, но от поколения к поколению накопляется большими массами: это опыт. Благодаря ряду обстоятельств, из которых мы со многими познакомились, были найдены
Но, быть может, еще действительнее влияет в направлении высшего совершенствования ведения хозяйства присущая самому экономическому рационализму внутренняя энергия самоутверждения. Мы наблюдаем здесь один из странных (и в других областях культуры происходящих) процессов: созданная рукой человеческой система пробуждается к самостоятельной жизни и без участия сознательного действия отдельного человека, над таким действием и против него, собственным духом развивает свою деятельность.
Этот процесс оживления системы осуществляется приблизительно следующим путем.
В той мере, в какой требовался экономический рационализм, его создание сделалось самостоятельной деятельностью, осуществляемой в виде основной или добавочной профессии. Многие тысячи людей занимаются ныне не чем иным, как измышлением и проведением в жизнь наилучших методов ведения дел, начиная с профессоров, преподающих учение о частном хозяйстве в высших коммерческих учебных заведениях, и кончая полчищами бухгалтеров-ревизоров, калькуляторов, регистраторов и фабрикантов самых усовершенствованных счетных машин, машин для вычисления заработной платы, пишущих машинок; и т. д. И даже служащие и рабочие больших предприятий побуждаются путем премии принимать участие в этом производстве экономического рационализма. Тем самым, естественно, порождается массовый интерес к усовершенствованию деловых методов, колоссальная энергия направляется по этому пути. Для всех людей, по профессии участвующих в производстве экономического рационализма, это производство становится задачей жизни, самоцелью. Подобно тому как мы это наблюдали на развитии техники, о цели более не спрашивают, но усовершенствуют ради усовершенствования. При этом получается, точно так же как и при развитии техники, что человека с его живыми интересами оставляют без внимания там, где дело идет о законченности рациональной системы. Так и растет в наши дни экономический рационализм изнутри и увеличивается с каждым днем собственной силой, даже без помощи самого хозяйствующего человека.
Это существо, живущее собственной жизнью, и берет себе на службу предприниматель, подобно тому как он назначает директора или рабочего — без особых размышлений, механически, еще точнее, подобно тому как он, понятно, приобретает себе самую усовершенствованную машину. Этот чисто механический акт применения в каждое данное время наивысшей развитой системы, наилучших деловых методов должен быть только постоянно вновь производим по мере усовершенствования систем, чтобы во всякое время занимать высшую ступень экономической ratio. Система обитает в здании капиталистического предприятия как невидимый дух: «она» считает, «она» ведет книги, «она» калькулирует, «она» определяет размеры заработной платы, «она» делает сбережение, «она» регистрирует и т. д. Она противостоит субъекту хозяйства собственной силой; она требует от него; она принуждает его. И она не знает отдыха; она растет; она совершенствуется. Она живет своей собственной жизнью.
Это самостоятельное утверждение экономического рационализма: его суммирование, объективирование, механизирование и автоматизирование — влечет за собой, в свою очередь, далеко идущие последствия построения предпринимательской деятельности, а тем самым и развития самого капиталистического духа. И именно тем, что с предпринимателя снимается бремя. Это последствие имеет место совершенно явно, когда он покупает экономический рационализм в готовом виде и дает его вводить и проводить своим агентам, которых он за это вознаграждает. Но этот результат заступает и тогда, когда предприниматель сам заботится о введении и проведении в жизнь этого начала, потому что ему нет необходимости находить наивысшую целесообразность собственным умом, а она, напротив, как нам известно, вытекает из самостоятельных жизненных источников. Если раньше значительная доля духовной энергии экономического человека исчерпывалась в этой выработке высшей экономической целесообразности, то она ныне освобождается для других целей. Здесь происходит весьма странный оборот: на высшей ступени развития рационализм как бы из самого себя порождает вновь род традиционализма.
Если мозг и время современного экономического человека освобождаются, по крайней мере, до известной степени, от бремени заботы о рациональной организации производства, то освобождается энергия, которая может быть использована для остальной деятельности капиталистического предпринимателя, т. е. для его приобретательской деятельности в более тесном смысле этого слова. И теперь дело идет о том, чтобы констатировать, что эта, направленная на приобретение в узком смысле и на развитие к организации дела, энергия необычайно усиливается благодаря ряду обстоятельств, которые влечет за собой сам ход капиталистического развития. А тем самым и вызывается то огромное напряжение, которое мы наблюдали в качестве специального признака современной хозяйственной жизни, — души современного экономического человека (ибо в чем же ином проявляется «хозяйственная жизнь»?). Процессы совершаются следующие. В душе современного экономического человека живет и действует стремление к бесконечно великому, побуждающее его ко все новым делам и ко всей большей деятельности. Если мы спросим, откуда идет это стремление, то мы, естественно, найдем в качестве первоначальной движущей силы стремление к наживе. Не потому, что оно с необходимостью является выделяющимся из ряда других мотивом в душе предпринимателя. Но вследствие того, что оно в силу капиталистических причиннозависимостей противостоит отдельному предпринимателю в качестве объективно принудительной силы. Я назвал возникновение этого отношения принуждения объективацией стремления к наживе и показал (438), как она с необходимостью наступает вследствие того, что всякое успешное капиталистическое хозяйствование есть хозяйствование с излишками. Какую бы цель лично ни ставил себе предприниматель, даже в первую голову денежную наживу или другое что-нибудь — расширение своего владычества, применение своих сил, общественную благотворительность, — всегда его предприятие должно быть организовано так, чтобы быть доходным, всегда, следовательно, он должен стремиться к прибыли.
В этом вынужденном направлении всей капиталистической деятельности заключена психологическая возможность стремления к безграничному, возможность осуществления которого основана, как мы выяснили, на особенностях современного технического развития. О том, чтобы эта возможность обратилась в действительность, позаботился целый ряд обстоятельств, из которых мы с одним уже знакомы: мы констатировали, что по известному психологическому закону увеличение богатства порождает из себя стремление ко все большему увеличению.
Другой психологический закон, действие которого мы, далее, наблюдаем, состоит в том, что с возрастанием круга задач (предполагая известное количество психической энергии данным) возрастают и способности, и воля в более сильном проявлении. Это самое уже в ранние эпохи капитализма представлялось сознанию его хвалителей, когда, например, Альберти однажды говорит, что в предпринимателе с расширением дел растут и трудолюбие и активность, благодаря чему прибыли увеличиваются сами собой (439).
Но решающий толчок дает все же еще нечто иное, что мы, пожалуй, опять можем обозначить как процесс объективации: стремление отдельного субъекта хозяйства к безграничности своей деятельности также навязывается ему силою вещей, точь-в-точь как только что рассмотренное стремление к наживе. Мы нашли при анализе психики современного экономического человека, что волевые акты у предпринимателя подчинены известного рода психическому принуждению. Теперь мы напали на след происхождения этого принудительного отношения. С двух сторон внутри капиталистического хозяйства оказывается принуждение: со стороны техники и со стороны самой хозяйственной организации.
Современная техника, как нам известно, характеризуется тем, что ломает все естественные рамки, а тем самым в своем применении опрокидывает и все естественные масштабы. Если предприниматель хочет идти в ногу с изобретениями техники (а что он должен этого хотеть, об этом, в свою очередь, заботится принудительный закон конкуренции и получения прибылей), то он должен иметь в виду беспрерывное расширение объема своего производства. Это «закон», основывающийся на современной технике: всякое новое достижение может быть использовано только тогда, если совокупность собранных для преодоления известной задачи средств производства соответственно увеличивается, благодаря чему, естественно, расширяется и объем производства, а с ним и объем предприятия. Относительно самого крупного (по объему) из нам известных предприятия стальных заводов в Питтсбурге сам его основатель указал нам в сухих словах на это вытекающее из прогресса техники состояние принуждения как на причину беспрерывного его увеличения. «Постоянно мы надеемся, — говорит Карнеджи (440), чьи уже цитировавшиеся слова мы лишь теперь понимаем, — что нам более не придется еще расширяться, но постоянно мы вновь находим, что откладывать дальнейшее расширение значило бы сделать шаг назад, и еще и ныне следующие одно за другим улучшения и изобретения сменяют друг друга так быстро, что нам еще столько же остается сделать, как когда бы то ни было».