Буржуй ищет таланты
Шрифт:
«Двухлетка,– сразу мелькнула в Веро мысль, – или однолетка. Но крупная. Как сердце чувствовало. Скотина… Аж глаза закрыл от удовольствия».
Теленок был здоровый, упитанный, с блестящей черной шерстью и белой звездой на лбу. По звезде Веро определила, что парень одаренный и место у яблони просто так не уступит.
«Гаденыш,– обиженно шмыгнула она носом, – пока он себе брюхо наполнит, утро наступит».
Но впечатления на этом не закончились – земля задрожала, кусты заходили ходуном, и откуда ни возьмись навстречу теленку выскочили два маленьких пони. Пушистых и очень милых,
Лошадки воровато огляделись, закивали головами, приветствуя теленка, и тихонько заржали. Теленок тут же насторожился, пошевелил ушами и сказал лошадкам:
– Тс-с-с…
Те примолкли, подбежали и с довольным чавканьем стали подбирать разбросанные по земле яблоки. Тыкались носом в траву, фыркали от удовольствия и боками задевали теленка. Тот начинал ворчать, как старший брат, радел за дисциплину, но самые спелые яблоки незаметно в их сторону откатывал.
Теплый летний воздух стал прохладнее, скоро должно было светать, но никто и не думал расходиться. Веро, зевнула, и, решив, что ей пора возвращаться, стала осторожно пятиться назад. Вдруг земля снова ходуном заходила. Лошадки насторожились. Из-за кустов наперевес с ружьем выскочил, видно, хозяин этих лошадок. Веро так решила, потому что он быстро всех оглядел, признал своих, сдвинул брови и прошипел строго:
– Та-а-ак!..
Грозно сложив на груди руки, Лошадник незаметно бросил взгляд по сторонам. Он не то чтобы их ругать собирался, он беспокоился, чтобы их тут всех вместе облава не накрыла.
– Я сказал – та-а-ак!.. Вы совсем обалдели?! Позорите меня, по чужим огородам шастаете! А если кто увидит?!
Лошадки оторопело на него уставились, не ожидая нагоняя, а потом взвизгнули как барышни и, задрав юбки, прыгнули в кусты. Решив, что навел хоть какой-то порядок, Лошадник одобрительно хмыкнул и перевел взгляд на теленка. Тот даже не шелохнулся. Так и стоял, жуя яблоко. Откровенно чавкал, ничего не боялся, и на морде у него было написано явное обожание к Лошаднику. Он у хозяина в любимчиках ходил, это сразу было видно. Они даже в чем-то похожи были. У Лошадника была такая же крепкая, как у теленка, шея, небрежная щетина и бесстрашный взгляд голубых глаз. Такой знакомый взгляд, словно его Веро еще у кого-то видела.
– Не стыдно, Григорий?!– донеслось до Веро.– Сам-то поел, а вернешься, как подругам-коровам в глаза смотреть будешь? Думаешь, они не узнают, по каким ты огородам шатался?! Это же женщины! Так что жуй не жуй, а хотя бы по яблочку девушкам насобирать надо.
После этих слов, Лошадник достал из кармана мешок, хорошенько его встряхнул, и еще раз оглядевшись, принялся яблоки собирать.
…Веро не смогла сдержать улыбку. Ей вспомнилось, как однажды в конце дня на кухню заявилась Хорошая. Постояла, оценила обстановку и также деловито достала мешок. В углу стоял ящик с залежалым хлебом, его по вечерам со всем мусором выбрасывали. И вот тогда Хорошая, не смущаясь, подошла к этому ящику, села на корточки и стала хлеб в мешок перекладывать.
Веро как сейчас видела: Робертино только что последнюю сковородку на полку поставил. Заметил Хорошую, снова взял сковородку, победно по ней ударил и, сам не веря, что так удачно случай подвернулся, направился к Хорошей. Та уже почти полностью мешок набила, когда ей Томми испуганно посвистел. Она быстро вскочила, прижала к груди мешок и бесстрашно взглянула на повара.
– Это уткам…– сказала она.
Робертино, замахнувшись сковородкой, замер. Губы его дрогнули, сковородка выпала из рук. Цзын…
– …уткам на пруду, в парке,– не опуская взгляд, повторила Хорошая.– Их там целый косяк зимует. Худые все.
Робертино молчал, наверное, еще секунд тридцать. Потом, чтобы не терять лицо, неодобрительно хмыкнул, поднял сковородку и с силой зашвырнул ее в мойку. Снял фартук, хлопнул дверью и пошел домой, ни с кем не прощаясь. А потом каждый вечер на лестнице оставлял пакет с остатками хлеба, на котором было написано «Для уток и любой другой живности» и всегда страшно ругался, когда говорили, что это он…
…Еще раз улыбнувшись, Веро сделала шаг назад. Ждать, когда теленок будет сыт и коровам гостинцы насобирают, сил уже не было. К тому же Лошадник достал второй мешок и стал набивать его без видимых угрызений совести. Засыпая на ходу, Веро попятилась назад, размышляя, почему яблоки с чужих огородов такие сладкие – замешкалась, потеряла бдительность и наступила на железное ведро.
Ба-а-ах!!!
Это прозвучало таким громом, что у всех собравшихся душа ушла в пятки. Особенно теленок перепугался – он сел на задние лапы, выронил недоеденное яблоко и в ужасе сказал «Му-у-у…».
Первым в себя пришел Лошадник, у него все яблоки из мешка высыпались, ему все по-новому надо было начинать. Он был страшно зол.
– Белки, – жестко бросил он, выхватил ружье и перезарядил ствол.
«Мама…» – сразу вспомнила Веро адрес, куда все бросаются в минуту кризиса. Но в испуге еще больше замешкалась, засуетилась, и, запутавшись, рухнула в траву. Мгновения не прошло, как над ее ухом раздалось какое-то сопение.
«Фу-у-у… – успела подумать Веро, – запах такой же, как от Буржуя».
Дыхание стало ближе. Веро обхватила голову руками, но это ее не спасло. В ту же минуту по ее затылку, по волосам смачно прошелся мокрый шершавый язык.
– Григорий, нельзя!
Веро сильнее обхватила голову, не зная, как расценивать этот, в общем-то, дружеский жест, и только затылком чувствовала, что на нее смотрят. Тишина стояла звенящая, мысли в голову лезли всякие. Например— благополучно ли она упала и культурно ли лежит.
«Надо вставать», – уныло подумала Веро и приподнялась. При этом Веро беспрерывно моргала, кажется, падая, она глазом на сук налетела.
Лошадник терпеливо ждал.
Сложив на груди руки, очень строго, так же как недавно с лошадками разговаривал, Лошадник готовил вопросы, и Веро не торопилась подниматься, понимая, что отвечать придется.
Наконец, она подняла голову и оказалась нос к носу с Лошадником.
Оглядев друг друга порядочно, оба поняли, что ситуация щекотливая и объяснения избежать не удастся. Лошадник смотрел на Веро своим прямым светлым взглядом, а Веро хорохорилась, изображая независимость, но глаз с каждой минутой припухал все сильнее, и, пока дело не дошло до фингала, надо было сворачивать беседу.