Бутылка
Шрифт:
– А можно пойти посмотреть?!
– Ну… Может, завтра днём…
– Нет. Днём я занята. И вообще… А можно сейчас?! Там, наверно, как раз никого…
– Хех… – усмехнулся я. – Там всегда кто-то есть. Говорю же, в палатках живут…
– Не… – протянула Алёна уже как-то скучливо. – Не хочу, когда там все. Я хочу… Чтобы было ощущение тайны! А давай… Там же, наверно, не на всей территории живут? Палатки не на самих развалинах?
– Нет…
– Давай туда ночью пойдём?! Покажешь мне потихоньку, что вы там раскопали… Пока все спят… Можешь?
– Ну…
– Прямо такой страшный дядька? А он тебя знает?
– Нет… В смысле, да… Но ему не понравится…
– А мы тихонько… Там ведь нет забора из колючки?
– Ну нет…
– Ну вот! Давай, а? Возьмём фонарики, ранцы… У тебя есть фонарик?..
В общем, не знаю, как… может, вино ударило в голову, или так очаровала девушка, но… уболтала она меня, чтобы сейчас мы разошлись по домам, а попозже, когда стемнеет, встретились в можжевеловом парке. Хотя… До раскопок оттуда было прилично. Автобусы после десяти не ходили. И я сомневался, что мы доползём туда и к утру.
***
Когда за окном стемнело, я, тяжело вздыхая, достал из шкафа рюкзак, вынул из него все пожитки, сунул китайский фонарик, купленный накануне в ларьке по настоянию девушки, да баллон питьевой воды. Ну, ещё кое-что из аптеки. Так, на всякий случай. А вдруг.
Стараясь не разбудить соседа по комнате, оделся, накинул ветровку, влез в видавшие виды кроссовки и шмыгнул на улицу. Там было очень прохладно. Ветер трепал кроны вязов и лип, щетинистые кусты можжевельника, заставляя меня озираться, как будто из них кто-то мог выскочить.
Фонари не горели. Я поспешно шагал по извилистым улочкам, поднимаясь от в гору побережья, ориентируясь по звёздному небу (где в просвет между деревьями видно звёзды – там и дорога). Наконец показался парк. Я встал на перекрёстке двух его главных аллей.
Минуты тянулись медленно. Я глянул на часы «Чайка» со светящимися стрелками (подарок родителей). Десять минут первого. Двадцать. Никого. Странно. Никто даже не гуляет в парке. Я уже подумал, что всё это – злой розыгрыш.
Тут на другом конце улицы заревело, застрекотало. Затарахтели щелчки обратной вспышки в моторе. На фоне синего неба возник чёрный силуэт мотоцикла. Он повернул с дороги, огибающей пляж, и понёсся ко мне.
Я отпрянул. Решил, что это какой-то ночной проезжий. Вдруг байк с визгом затормозил. Я аж подпрыгнул. По ногам хлестнул веер гальки, выброшенной из-под колёс.
Изо всех сил я вгляделся во тьму. И услышал знакомый переливистый смех.
– Ха-ха-ха-ха!.. Что, страшно? Это я у своей сменщицы взяла! Она местная… На! Надень!
Алёна протянула мне что-то большое и круглое. Я понял: это шлем. Неуклюже нахлобучил его. Он был великоват и сползал на брови. Пришлось туго затянуть ремешок под подбородком.
После короткого ликбеза о езде на мотоцикле я влез на сиденье позади Алёны. Деликатно обхватил её талию. Понял, что она тоже одета в джинсы и плотную куртку.
– Не стесняйся, крепче держись!
Мы тронулись без происшествий. Байк быстро набирал скорость. Я крепко вцепился в Алёну, тыльной стороной рук ощутив тяжесть её груди. Я аж задрожал и почувствовал расширение её грудной клетки: она снова расхохоталась.
Я был выше её чуть не на голову, так что мог смотреть вперёд, на дорогу. Свежий ветер ударил в лицо, бросил в глаза Алёнины волосы, выбившиеся из-под шлема. Мои собственные тоже липли к щёкам, лезли в нос. Пахло морем. Деревья мелькали по бокам от шоссе, ночь и скорость просто сводили с ума. Мой рот растянулся в улыбке. Захотелось орать в темноту. Но на зубах захрустело, и я понял, что рот лучше закрыть. А вскоре по серпантину мы выехали на пологий холм, где шли раскопки.
***
Алёна сбросила скорость, и байк затормозил под деревьями, на обочине уходившей в гору дороги. По бокам от неё на фоне окружающей нас синевы чернели шары и метёлки реденьких кустов можжевельника, и былинки сухой травы колыхались в темноте между ними. Я понял, что пора слезать.
– Тут оставим… – Алёна повела байк к кустам, толкая его за ручки.
Послышался шелест травы, хлещущей по джинсам девушки. Я подумал, что она не хочет шуметь и будить людей на раскопках, а тут сейчас так пустынно, что байку ничто не грозит. Меня слегка беспокоило стремление к такой конспирации, но я промолчал.
– Сторож где? – шёпотом спросила Алёна, доставая из седельной сумки рюкзак и надевая на плечи.
– Да там, где другая дорога… – нехотя пробубнил я. – Но он, может, спит…
– Тогда пошли тут, по краю!
Мы двинулись вверх по узкой дороге, преодолевая последний отрезок леса. Затем обогнули лагерь по границе голой степи и редкой можжевеловой рощи, поднимавшейся со склона холма.
Лагерь был абсолютно безжизненным. Ни одна из палаток не светилась изнутри, не горел костёр. И сторожа не было видно. Никто не вышагивал вдоль каменного бордюра – основания разрушенной крепостной стены, медленно появлявшейся из-под слоя земли стараниями археологов.
Обойдя по широкому кругу палатки, мы достигли дальнего края территории раскопок. Видно было не так уж плохо: на фоне густого индиго ночного неба внизу темнел горизонт степи, зазубренный крышами домиков, а контуры светлой стены выступали из разрытого грунта. Уже выкопанная часть стены начиналась здесь, а ещё не раскопанный контур траншеей уходил дальше к лагерю. Границы территории были обнесены верёвкой, растянутой между деревянными колышками.
– Это всё?! А где здесь копают? – раздался шёпот Алёны. – Там, да?..
Тёмный контур её руки взвился вверх, указав вперёд.
– Д-да… – промямлил я.
– Пойдём!
Она мелкими быстрыми шажками метнулась к ограждению. Высохшая на солнце земля и звёздчатые кустики вереска прошуршали под её ногами. Я нервно оглянулся, но никого не увидел. Лагерь спал. Я опасливо потрусил следом.
Прилив шумел под холмом. Дуло свежестью с моря. Порывы прохладного ветра приносили шелестящие вздохи – на всю жизнь остающийся в памяти образ бьющихся о берег волн. Синева вокруг всё густела. Был, наверное, уже второй час.