Бувар и Пекюше

Флобер Гюстав

— На мой, по крайней мере, взгляд — это бесспорно.

Бувар и Пекюше подхватили разом:

— О, бесспорно!

Они стояли на границе тщательно разрыхленного поля. Лошадь, которую вели под уздцы, тащила за собою просторный ящик на трех колесах. Семь лемехов прокладывали параллельные тонкие борозды, куда падало зерно через трубки, спускавшиеся до земли.

— Здесь я сею турнепс, — сказал граф. — Турнепс — основа моего четырехпольного севооборота.

И он приступил к демонстрации сеялки. Но за ним пришел слуга. Его присутствие было необходимо в замке.

Его заменил управляющий, человек

с худощавым лицом и подобострастными манерами.

Он повел «господ» на другое поле, где четырнадцать жнецов, с обнаженной грудью, расставив ноги, косили рожь. Сталь свистала по колосьям, ложившимся вправо. Каждый описывал перед собою широкий полукруг, и все, выстроившись в ряд, подвигались вперед одновременно. Оба парижанина залюбовались их мышцами и почувствовали почти религиозное благоговение перед плодородием земли.

Они прошли затем вдоль многих вспаханных участков. Спускались сумерки, вороны садились на борозды.

Потом они повстречали стадо. Бараны паслись там и сям, и слышно было, как они непрерывно щипали траву. Пастух, сидевший на пне, вязал шерстяной чулок, собака лежала рядом.

Управляющий помог Бувару и Пекюше перелезть через плетень, и они прошли задними дворами, где под яблонями жевали жвачку коровы.

Все постройки фермы примыкали друг к другу, обступая двор с трех сторон. Работа производилась тут механически, посредством водяного колеса, для чего отвели русло ручья. Кожаные привода бежали с крыши на крышу, и посреди навоза работал железный насос.

Управляющий показал им в овчарнях маленькие отверстия на уровне земли, а в клетках свинарника — хитроумные двери с самодействующим запором.

Рига была сводчатая, как собор, с кирпичными арками на каменных стенах. Чтобы развлечь господ, служанка бросила курам несколько пригоршней овса.

Вал в давильне показался им исполинским, и они взобрались на вышку. Молочный погреб особенно их восхитил. Краны по углам доставляли воду для поливки каменного пола, и при входе охватывала свежесть воздуха. Темные кувшины, стоявшие рядами на полках, наполнены были до краев молоком. В горшках пониже были сливки. Куски масла громоздились, как обломки медной колонны, и пена переливалась через жестяные подойники, только что поставленные на землю. Но лучшим украшением фермы был хлев для волов. Деревянные перекладины на столбиках делили его по всей длине на два отделения: одно для скота, другое для обслуживания. В нем трудно было что-нибудь разглядеть, так как все амбразуры были закрыты. Волы жевали, привязанные к цепочкам, и от их тел исходило тепло, отражаемое низким потолком. Но кто-то впустил свет, струя воды вдруг разлилась по желобу, прикрепленному к яслям. Раздалось мычание. Рога застучали друг о друга, как палки. Все волы протянули морды сквозь решетки и стали медленно пить.

Большие телеги вкатились во двор, и жеребцы заржали. В первом этаже зажглись два-три фонаря, потом исчезли. Прошли работники, волоча по булыжникам свои деревянные башмаки, и зазвонил к обеду колокол.

Оба посетителя пошли домой.

Они были очарованы всем виденным: их решение определилось. В тот же вечер они достали из своей библиотеки четыре тома «Деревенской усадьбы», выписали курс Гаспарена и подписались на сельскохозяйственную газету.

Чтобы удобнее было ездить на ярмарки, они купили одноколку, которою правил Бувар.

В синих блузах, широкополых шляпах, гетрах до колен и с палками, какие бывают у маклаков, они бродили вокруг скота, расспрашивали земледельцев и не пропускали ни одного агрономического съезда.

Вскоре они утомили дядюшку Гуи своими советами, особенно негодуя на его систему оставлять землю под паром. Но фермер держался старых навыков. Он попросил об отсрочке платежа, ссылаясь на выпавший град. Что до поземельной подати, то он ее вовсе не вносил. На самые справедливые требования его жена отвечала визгом. Наконец Бувар заявил, что не намерен возобновлять арендный договор.

С этого времени дядюшка Гуи стал беречь удобрения, дал вырасти сорной траве, растратил запасы и удалился с озлобленным видом, говорившим о замышляемой мести.

Бувар полагал, что двадцати тысяч франков, иначе говоря, суммы, в четыре раза превышавшей арендную плату, достаточно для начала. Ему прислал эти деньги парижский нотариус. Их имение состояло из пятнадцати гектаров под лугами и дворами, двадцати трех — под пахотной землей и пяти — под паром, расположенным на каменистом пригорке, который назывался Холмиком.

Они обзавелись всеми необходимыми орудиями, четырьмя лошадьми, двенадцатью коровами, шестью свиньями, ста шестьюдесятью баранами, а в качестве работников наняли двух пахарей, двух женщин, пастуха; кроме того, купили большую собаку.

Чтобы сразу же иметь деньги, они продали свои кормовые травы. Платеж был произведен у них на дому. Золото наполеондоров, отсчитанных на ящике для овса, показалось им ярче всякого другого, необыкновенным и лучшего качества.

В ноябре они готовили сидр. Бувар погонял кнутом лошадь, а Пекюше залез в чан и перемешивал выжимки лопатой.

Они сопели, зажимая винт, черпали половником из корыта, регулировали заслонки, ходили в тяжелых сабо, забавлялись чрезвычайно.

Следуя тому принципу, что чем больше зерна, тем лучше, они упразднили около половины своих искусственных лугов; и так как удобрений у них не было, то воспользовались жмыхами, закопав их и не раздробив предварительно, так что урожай получился плачевный.

На следующий год они засеяли поля очень густо. Начались грозы и побили колосья.

Тем не менее они рьяно возделывали пшеницу и предприняли очистку Холмика от камней. Булыжники увозились в тележке. Весь год, с утра до вечера, в дождливые, в солнечные дни можно было видеть эту вечную тележку с тем же человеком, с той же лошадью, которая то взбиралась на маленький пригорок, то спускалась, то вновь поднималась. Иногда Бувар шел позади, останавливаясь на полусклоне, чтобы вытереть лоб.

Ни на кого не полагаясь, они сами ухаживали за скотом, поили слабительным, ставили клистиры.

Произошли большие неприятности. Забеременела птичница. Они наняли семейных людей. Расплодились дети, двоюродные братья, сестры, дядья и невестки: целая орда жила на их счет, и они решили поочередно ночевать на ферме.

Но по вечерам они скучали. Неопрятность комнаты раздражала их, и Жермена, приносившая еду, каждый раз ворчала. Их обманывали на все лады. Молотильщики набивали зерном свои кувшины. Одного из них Пекюше поймал и воскликнул, выталкивая его в спину: