Буйный Терек. Книга 2
Шрифт:
— А-а, бросьте. Мы с вами кавказцы ермоловской выучки, Александр Николаевич. И пожалуйста, ни слова об этом Булаковичу.
Небольсин возвратился к себе, где за столом копошился Сеня. Прапорщик молча и выразительно посмотрел на капитана. Небольсин усмехнулся и весело сказал:
— Бутылочку рейнского, Сеня. У нас сегодня праздник.
Когда Сеня разлил вино по бокалам, капитан сказал:
— За здоровье Клюге, славный он человек!
Булакович кивнул и до дна осушил бокал.
Вскоре
Офицеры дважды внимательно прочли его.
— Помните, Александр Николаевич, я как-то говорил вам, что плохо для горцев, и в особенности для Кази-муллы, закончится эта безумная попытка газавата. Дело идет к концу, финал его не за горами, — печально сказал Булакович.
— Вы думаете?
— Надо знать горцев, их фанатическую непреклонную веру в имама, надо знать и характер этого удивительного человека, чтобы понять причины, заставившие его написать такое письмо.
Они замолчали, продолжая вчитываться в письмо и обдумывая каждую строку и каждое слово Кази-муллы.
День прошел в совместных беседах. Вечером они разошлись.
Было уже около одиннадцати ночи. Небольсин, в домашнем сюртуке с полурасстегнутым воротником, в просторных туфлях сидел за столом, занося для памяти возможные вопросы будущей беседы с имамом.
Заслышав шаги, он поднял голову и увидел Сеню.
— Барыня к вам пожаловала, Александр Николаич.
— Какая барыня? Евдоксия Павловна? — понижая голос, спросил Небольсин.
— Они-с!
В голосе Сени не было обычного для него веселого озорства, с каким он говорил о знакомых дамах капитана.
— Проси, — застегивая сюртук и приглаживая волосы, сказал капитан.
— Вы удивлены, не правда ли? — входя в комнату, начала Евдоксия Павловна. — Столь поздний час, крепость, кругом горы, а в них чеченцы, и вдруг — гостья… Правда, похоже на романтическую сказку? — стягивая перчатки, спросила она.
— Нет, зачем же… Мы на Кавказе привыкли ничему не удивляться… и ваше посещение тоже одно из чудес Кавказа, — целуя ей руку, засмеялся Небольсин.
— «Незваный гость хуже татарина», — пытаясь улыбнуться, неуверенно продолжала Евдоксия Павловна, — но я ненадолго, да и обстоятельства таковы, что нельзя было иначе… Вы завтра уезжаете? — вдруг тревожно и быстро спросила она.
— Да.
— К имаму? В горы?
— Кто вам сказал это? — удивленный ее тоном и озабоченностью, спросил капитан.
— Да все. И генеральша Коханова, и Стенбок, и мадам Пулло… Да разве в этом дело? Скажите, Небольсин, только правду… правду… Это опасно? Они могут убить или заточить вас…
— Что вы! Совершенно безобидная прогулка…
— «Прогулка!» — повторила она. — В дебри гор, к дикарям, ненавидящим русских, — волнуясь все больше, продолжала Чегодаева. — Но почему вас, Небольсин, почему не другого, а вас посылают они?!
Это «они» было подчеркнуто так резко и возмущенно, что Небольсин только пожал плечами.
— Потому что так нужно, если хотите, даже почетно. Ведь немногим русским выпадает честь видеться и говорить с имамом…
— «Честь», — опять перебила женщина. — а если они убьют вас!.. Генеральша Коханова считает, что это очень опасная поездка.
— Спасибо, Евдоксия Павловна, вы истинный друг, и я понимаю ваше беспокойство, но, честное слово, все будет отлично, и, вернувшись, я явлюсь к вам в первый же день с визитом.
— Дай-то бог, — перекрестившись и несколько успокаиваясь, ответила Евдоксия Павловна, — У-у, однако, как у вас много всякого оружия… и пистолеты, и ружья, а эта сабля просто восторг, покажите, — попросила Чегодаева.
— Это подарок Алексея Петровича, он в Москве мне преподнес ее.
Небольсин сиял со стены кривую польскую саблю, обнажил ее и плашмя подал гостье.
— Наверное, очень старое оружие, — трогая лезвие, спросила она. — Но что это? На ней буквы?
— Это целая фраза, Евдоксия Павловна, читайте…
— Patria, Domine, Amore… Amore… любовь… — медленно прочла Евдоксия Павловна и тихо снова произнесла: — Любовь… Чудесное слово, Небольсин… Но вы и не спрашиваете меня, почему я пришла к вам, почему беспокоюсь за вас… Аморе, — подняв глаза на молчавшего капитана, сказала Евдоксия Павловна. — Да, я люблю вас, Небольсин… Вам странно, что я говорю это? Что ж вы молчите?..
— Успокойтесь, Евдоксия Павловна. Я думаю, что это или шутка, или… минутное затмение…
— «Помрачение», как объяснил бы мне мой муж. Да… да, он тоже сказал бы «помрачение», «нервы»…
Она отвернулась от Небольсина и быстро заходила по комнате.
— Вы знаете, Небольсин, русскую сказку о люб-траве? — вдруг неожиданно спросила она, вплотную подходя к нему.
— Н-не помню… кажется, не знаю.
— Это русская деревенская сказка о том, как наколола Любушка палец о волшебный цветок… и полюбила насмерть… Ах, да не в этом дело!.. Не надо вам этой сказки… Ну что же вы молчите? — снова спросила она. — Только, ради бога, не повторяйте монолога Онегина…
— Я солдат, а не светский бонвиван, скажу просто… Из всех женщин, которых я встречал за эти годы, единственная, самая близкая и… дорогая — вы, — тихо произнес Небольсин. — Я часто думаю о вас, Евдоксия Павловна…
Чегодаева, затаив дыхание, слушала капитана.
— Вы еще любите ее? — еле слышно прошептала она.
— Кого?
— Ее… крепостную актрису… — через силу выговорила она.
— Нет! Любить можно только живых, мертвых чтут и помнят…