Буйный Терек. Книга 2
Шрифт:
— Скорей, скорей, гюрджи [72] и иры [73] уже бегут по ущелью… Еще немного, и путь к спасению будет отрезан… — подбегая, крикнул один из мюридов.
Подхватив несопротивлявшегося, обмякшего, безмолвного Гамзата под руки, мюриды побежали к Судаку. К вечеру его, потрясенного и онемевшего от горя, мюриды привезли и укрыли в ауле Тилитль.
Прапорщик Булакович, прикомандированный на время боев за Гимры к полку Тарханова для связи со штабом, вместе с атакующими ротами спускался к аулу, когда на противоположной от них стороне показались русские солдаты. Это были куринцы и апшеронцы, впереди которых шли осетинские и грузинские волонтеры.
72
Грузины.
73
Осетины.
Артиллеристы устанавливали на косогоре пушки. Два ракетных станка открыли огонь по аулу.
— И как солдатики пронесли их через кручи? Таперя крышка, ни один не убегет, всем загородка будет.
— Гляди, гляди, а во-он и казаки гору захватили, — возбужденно и радостно перекликались солдаты.
— Не зевай… Вперед! Не останавливаться! — кричали взводные.
— Вперед, вперед, не робей, ребята, им конец!.. — кричали офицеры.
Обгоняя друг друга, стреляя на ходу, смешавшись воедино, бежали к аулу бутырцы, апшеронцы, казаки.
Одна из пушек открыла огонь по аулу, другую наспех собирали батарейцы.
— Быстрей, быстрей… — подгонял их офицер, суетясь возле готовящихся к стрельбе батарейцев.
В центре села задымились разрывы гранат. Из-за каменных стен многочисленных завалов и засек стреляли защитники аула. Человек полтораста мюридов бросились на ворвавшихся в село солдат.
Булакович смотрел, как рубились, падали, гибли люди, с каким ожесточением шел рукопашный бой.
«Где сейчас Небольсин? Не дай бог попасть ему в такую перепалку», — тревожась, подумал он. А сам вместе со всеми бежал туда, где новые толпы мюридов, выбегая из-за завалов, беспорядочно, жестоко и разрозненно рубились с русскими.
Первая атака бутырцев и батальона Тенгинского полка была отбита мюридами. Весь аул сотрясался от залпов и опоясался пороховым дымом.
Из бойниц, из-за каменных стен, утесов и завалов, засек и холмов — отовсюду стреляли горцы. Человек двести бросились в шашки на прорвавшихся сквозь огонь солдат.
И вторая атака русских была отбита, но пехота все шла и шла. Спешенные казаки, драгуны, осетины, кумыки, грузины заняли холмы и утесы, возвышавшиеся над Гимрами.
Еще три орудия, доставленные через крутизны, были собраны артиллеристами; более ста лотков с ядрами, порохом и гранатами принесли на себе солдаты.
И третья атака была отбита, но пушечный огонь русских уже поджег несколько саклей и разметал стены и завалы защитников Гимр.
Полковник Клюге подтянул резерв к самой окраине аула, а пехота Пулло и егеря Коханова вплотную подобрались к Гимрам.
Уже третий день шел бой. Ни один мюрид не мог прорваться на помощь имаму. Все дороги были перехвачены русскими.
Ночью третьего дня прибыл и Вельяминов. За ним шел батальон Елисаветпольского полка. С западной стороны и с вершин Акуши спустились пять рот Бакинского полка с четырьмя горными орудиями.
На утро четвертого дня был назначен генеральный штурм аула. Окруженные со всех сторон, Гимры готовились к решительной атаке русских.
Булакович, посланный для связи со штабом генерала, шел вместе с украинцами и милицией таркинского шамхала.
С тех пор как Булакович ушел из Внезапной, он ничего не знал о Небольсине. Тяжелый путь через горы, постоянный огонь противника, засады, нападения на отставших солдат тревожили его. Почти всюду, где только было можно, он спрашивал о своем друге, но в общей сутолоке перемешавшихся на походе войск никто не слышал не только о Небольсине, но даже о том, где находятся Вельяминов, его штаб и генералы. Каждая часть, несмотря на общий план и диспозиции штаба, действовала самостоятельно, в отрыве от соседей, зачастую даже и не ведая, кто соседи и какая задача стояла перед ними.
Утро четвертого дня было поначалу туманным и серым, настолько затянутым пеленою похожего на вату тумана, что по приказанию командиров частей барабанщики каждые четверть часа били сбор, а горнисты играли сигналы, чтобы бредущие в полумгле солдаты знали направление.
Стрельба прекратилась. И горцы, и русские понимали, что передышка эта короткая и, как только рассеется туман, начнется новый штурм аула.
Булакович стоял у орудий, направленных на Гимры. Аул был рядом, но за белесой мглой не чувствовалась жизнь. Казалось, все замерло, лишилось голоса и звуков. Однако тишина была обманчивая, настороженная. Везде — и возле орудий, и впереди, и по бокам, и сзади — были солдаты, казаки, волонтеры. А впереди… держа палец на курке, затаились мюриды.
Около восьми часов утра туман расступился в нескольких местах, пополз в стороны, обнажая горы, хребты, аул. Из-за гор выкатилось веселое, совсем не октябрьское солнце, холод спал, и озябшие за ночь солдаты приободрились.
Позади батареи взлетели ракеты — зеленая, белая, красная… По тропинкам, с холмов и утесов, занятых тенгинцами, побежали солдаты.
Штурм Гимр начался.
Вельяминов, стоя в восьмистах метрах от околицы Гимр, наблюдал за боем.
Пулло атаковал с запада, Клюге — с северо-востока, а Коханов, Сокольский и Аргутинский — с холмов Калау.
Булакович видел, как пробежали вперед солдаты, как надрывались в криках «в атаку», «на штык», «вперед» офицеры.
Пушки, не переставая, без прицела и наводки били по аулу. Каждое ядро, каждая граната попадали в цель. Аул был велик. На его улицах и плоских крышах саклей толпились горцы.
Вот, засучив рукава, подоткнув полы черкесок, защитники аула бросились на солдат, уже ворвавшихся в Гимры.
Булакович пошел вперед. Его обгоняли солдаты разных полков и рот, возбужденно крича «ура».
По данным русской разведки, в Гимрах скопилось до трех тысяч мюридов, съехавшихся со всего Дагестана и Чечни, чтобы защитить аул и имама. Но сведения эти были неверны.
После разгрома отряда Гамзата, бегства акушинцев и галашевцев силы имама сократились приблизительно на тысячу человек. Чеченский отряд, около шестисот человек, защищавший подступы к аулу, был сбит русскими с хребтов Акуши и, отрезанный от своих, ушел в ночь перед генеральным штурмом Гимр. В окруженном ауле оставалось не более тысячи — тысячи ста защитников, но это были мужественные люди, поклявшиеся умереть, но не отдать Гимр русским.