Буйный Терек. Книга 2
Шрифт:
Бой шел уже третий час, и положение крепости ухудшалось. Пушки накалились так, что жгли руки артиллеристам, кончался порох, ядер осталось настолько мало, что через час все пушки должны были замолчать.
Дым, вспышки выстрелов, стоны, грохот пушечкой пальбы и приближающееся «ал-ла-а-а» заполнили все.
Под утро, в самый разгар битвы, к Шамилю, руководившему штурмом и осадой крепости Внезапной, подошел его дядя Бартихан, родной брат отца. Небо было серым, предутренний воздух свежим, пропитанным сыростью от росы и поднимавшегося тумана. Кое-где на горизонте уже просвечивало зарождающееся утро. Ночь боролась со светом так же упорно, как дрались у крепости мюриды и защищавшие ее русские.
Шамиль искоса глянул на Бартихана, которого очень чтил, любил как близкого и надежного человека. С детства зная привычки дяди, он видел, что тот хочет ему сказать что-то важное, но не решается сделать это в присутствии других.
— Отчаянно защищаются свиноеды, но аллах на нашей стороне, — отводя Шамиля в сторону, начал Бартихан, и Шамиль понял, что дядя совсем по иной причине отвел его в сторону.
— Что случилось? — спросил он, когда они отошли на некоторое расстояние от людей.
— Имам ранен… Проклятые гяуры попали в пороховой ящик. Крепость Бурау не взяли… Имама отвезли в Черкей, а к русским пришла помощь из Шуры. Гамзат-бек отступил и сейчас на полпути к нам.
— Как имам? Может ли руководить нами? — после короткого молчания спросил Шамиль.
— Аварец, присланный от Гамзата, видел имама на коне.
— Слава аллаху! Значит, рана не так опасна…
— Русские идут сюда… У них десять орудий, много пехоты, со стороны Гудермеса и Кизляра идут казаки. Что будем делать, Шамиль, сражаться или уйдем? — спросил Бартихан.
— Биться! Сейчас нельзя бросать наполовину не законченное дело. Если и мы уйдем отсюда, то русские назовут это своей победой, а все колеблющиеся аулы отступятся от нас.
— Твоя правда, сын моего брата… Но имам приказал снять осаду и отойти к Гудермесу. Там соединятся все наши силы, и, если аллах благословит нас, мы снова дадим бой русским.
Гамзат отвел свои отряды в сторону Ауха. Осада Бурной была снята. Конные горцы, наблюдавшие за русскими войсками, видели, как из крепости навстречу освободителям вышли с развернутыми знаменами солдатские роты, послышались дробь барабанов, «ура» и радостные крики.
С вершины холмов конные горцы видели, как обнимались русские солдаты и как генерал, командовавший пришедшими из Шуры войсками, принимал рапорт коменданта крепости.
Потом конные мюриды ушли, оставив наблюдателей на окрестных высотах.
К полудню Шамилю сообщили, что имам приближается к Внезапной и его сопровождает часть войск Гамзат-бека.
— Аллах, аллах! — удивился Шамиль. — Какова сила и каков дух у муршида! — И, оборотясь к чеченцам и кумыкам, окружившим его, сказал: — Поистине, пока аллах благословляет наше дело, ни один волос не упадет с головы имама. — Он отдал распоряжение пехоте и кавалерии поотрядно уходить в ауховские леса.
Горцам, не любившим длительных позиционных боев, не приученным к однообразию осады, было по душе приказание Шамиля. Четырнадцать дней под стенами крепости, несколько безрезультатных штурмов, вынужденное безделье и прикованность к одному месту, а также потери в людях и все ухудшавшаяся нерегулярная доставка пищи утомили их, и чеченцы, более свободные в своих поступках и рассуждениях, нежели лезгины и тавлинцы уже не раз выражали недовольство бесцельным топтанием вокруг предававшейся крепости.
Лагерь горцев ожил. По дороге к Андрей-аулу промчалась конница, двинулась пехота, из аула по Гудермесской дороге потянулись подводы. Прекратилась стрельба, и лишь иногда какой-нибудь удалец на белом коне, в огромной черной папахе, подскакав на ружейный выстрел к крепости, стрелял по Внезапной и затем медленно, под ответным огнем русских, шагом отъезжал в поле.
Со стен крепости тоже заметили необычное движение в лагере горцев, наблюдатели, сидевшие по углам и на фасах, обнаружили отход части мюридов на Андрей-аул. Майор и артиллерийский капитан Кочин внимательно и долго разглядывали в подзорные трубы странное передвижение горских отрядов.
Солдаты с надеждой и волнением поглядывали на офицеров, вслушиваясь в слова, которыми обменивались начальники.
— Похоже, уходят, — высказался артиллерист.
— Дай-то бог, но с этими людьми надо быть настороже… Может, и уходят, а может, и военная хитрость, — раздумчиво произнес майор.
— Должно, уходят, вашсокбродь. Ожглись на нас, не взяли с налету, так чего им под стенами-то делать, — сказал артиллерист. — Во-о-о-н, видите, пыль куда перенеслась, уже за Андрей-аулом встала… Не иначе как уходят, — решил он.
— Дай-то Христос… Может, наши на выручку идут… Знамо дело, бегит отселя азия, — вразброд заговорили солдаты, и радостные улыбки осветили их лица.
— Может, и уходят, а может, и хитрят. На всякий случай вызови дежурную полуроту на стену да орудия заряди картечью. Береженого и бог бережет, — распорядился майор.
— Осторожность не мешает, — согласился капитан и пошел к своим пушкам.
А в долине все меньше и меньше оставалось людей. Уже шли горцы, перекрывавшие дороги на Хасавюрт и Чир-Юрт.
Поднимая пыль, гарцуя и куражась своим молодечеством и бесстрашием, на рысях прошла вдоль верков крепости колонна мюридов человек в полтораста. Они тихо завернули за холм и, взяв направление на темные чеченские леса, скрылись за пологими холмами.
— И впрямь уходят! — тихо сказал одни из солдат. Другой снял шапку и перекрестился.
На стенах крепости в полном облачении показался полковой священник отец Калистрат. За ним шли солдаты-служки и несколько певчих. Священник, размахивая кадилом, дымя ладаном, запел высоким фальцетом «Спаси господи», хор, а за ним солдаты, и те, что были на стенах крепости, и те, что стояли вперемежку с казаками во дворе, в карауле и у ворот крепости, подхватили: