Бузулуцкие игры
Шрифт:
Ночная баталия в уютном доме бывшей партийной гетеры настроила центуриона на снисходительный лад, оттого и приговор был на редкость милосердным. Плиний Кнехт уберег не только свою нерадивую голову, но и блудливые руки. «Сто плетей! — переговаривались легионеры в строю. — Повезло ублюдку. Конечно, эст модус ин релис, но ведь чужак, привык по своим лексам жить. Но всыпать ему, конечно, надо ларго ману, чтобы с месяц сидеть не мог и эту самую щедрую руку вспоминал. Блажь выбьют, желание служить останется!»
Плиний Кнехт вспомнил и о вероломном напарнике.
— Ну, Севырин! — взвизгивая от ударов
К сидящему в тени центуриону подошел подполковник Дыряев. Начальник районной милиции был в форменной белой рубахе с погонами, строго отутюженных форменных брюках и в лакированных ботинках, отражавших мужественный лик подполковника и его форменную фуражку с высокой тульей.
— По какому случаю построение? — поинтересовался подполковник, садясь на свободный конец скамьи.
— А-а, — махнул рукой центурион раздраженно и вместе с тем по-античному беспечно. — Натурам экспеллас фурца, тамен ускви Рекуррет! Дура некесситас, Федор.
— Квос верба поп санат, вирда санат! Амор сцелератус ха-бенди, Федор!
— Горбатого могила исправит! — услужливо принялся переводить оказавшийся рядом с начальством Гладышев. — Жестокая необходимость! Кого не исцеляет слово…
— Да не тарахти, — благодушно махнул рукой подполковник. — И так, значит, все понятно. Преступную страсть к стяжательству, так сказать, розгами выправляют. А мы, понимаешь, только арестовываем, — с некоторой завистью вздохнул он. — А вот чтобы так, непосредственно воспитанием заняться, нам, брат, законы не дозволяют. Мы, Птолемей, с преступлением больше словом боремся. Пальчиком грозим, понимаешь, вместо того чтобы вот так — кнутом да по голой жопе!
— Надо, Федор, ад хоминем, — сказал центурион. — Если руки лан гас, длинные есть, если хомо алиене аннементе, надо рубить, Федор, — и Птолемей Прист выразительно рубанул ребром ладони по кисти левой руки.
— Чего ж этому длинные руки не укоротили? — с любопытством поинтересовался Дыряев. — Ведь он у вас кассу хапнул? Взяли, как говорится, ин флагранти, на месте преступления?
— Нон фестина, — назидательно сказал центурион. — Воспитать нова хомо, — он поднял вверх указательный палец, — в том — шесть!
Федор Борисович вначале не понял, о каком шестом томе идет речь, все-таки центурион говорил на латыни, а ее подполковник пока еще, к сожалению, знал на троечку. Или на двоечку с плюсом. Одобрительно поглядывая на продолжающуюся экзекуцию и обмахиваясь фуражечкой, он только через некоторое время понял, что центурион говорил о чести. Торопиться с воспитанием нового человека действительно не стоило, отрубленные конечности уже не прирастут. Но именно в воспитании нового человека римлянин видел высокую честь. «Ты смотри, — покачал головой подполковник. — Чистый Макаренко… или как ихнего педагога звали? Точно… вылитый Песталоцци!»
И все-таки, если говорить честно и положа руку на сердце, то римские методы воспитания нового человека были Федору Борисовичу очень даже по душе.
Пока центурион
Потом эти идеи подвергаются глубокому анализу, и из них извлекаются жемчужины, которые позволяют решить поставленную задачу.
Но то ли мозги в кабинете первого секретаря собраны были не те, то ли петух из Пригоды был никудышный, только к утру все устали, а приемлемого решения римского вопроса так и не было найдено. Не оправдавший себя чай сменил редкостный растворимый кофе, который уже под утро был заменен предусмотрительным и запасливым Сафоновым двумя бутылками «Посольской». Но и водка себя не оправдала. Царившая в кабинете с вечера эйфория сменилась унынием и чувством безысходности.
— Это что ж, — подавленно сказал Пригода. — Выходит, нам от них никак не избавиться?
Ему никто не ответил.
Иван Семенович Сафонов разлил по стаканам водку, крупно напластал на «Бузулуцкой правде» колбасу, огурцы и хлеб.
— И все-таки, — поднял он стакан, — за избавление!
Пригода мутно оглядел присутствующих.
— Подпольный райком в действии, — сказал он. — Выход, товарищи, один — или мы их, или, — он неопределенно ткнул рукой вверх, — они нас! Третьего не дано.
Волкодрало, не дожидаясь указаний, хватил водки, понюхал кусочек хлеба.
— А если нам, Митрофан Николаевич, все-таки наверх доложить? Все как есть? Объявились, понимаешь, выходцы из прошлого. Указания запросить. Пусть в области решение принимают или в ЦК докладывают. Там головушки умные, пусть они и решают, что с этими голоногими делать.
В трудные минуты Волкодрало не прибегал к родной украинской речи, мыслил, как говорится, по-государственному.
Пригода хмыкнул:
— Это ты, Ваня, хорошо придумал. Вот мы тебя в область с докладом и пошлем. Я тебя в психбольнице каждую неделю навещать буду, Швыдченко персональный паек тебе туда будет возить. Что там психам можно? Водочка им, конечно, противопоказана, а вот колбаской да сырком мы тебя, Ваня, не обидим. Правильно я говорю, Иван Семеныч?
Руководитель районной кооперации с готовностью засмеялся.
— Уж вы скажете, Митрофан Николаевич! Все сделаем, как скажете. Надо, мы ему и водочки пронесем. Не обидим больного товарища!
Волкодрало набычился и угрюмо оглядел присутствующих.
— Ты, дружок, говори, да не заговаривайся. Кто больной? Сам ты, мудак торговый, больной!
— Это ты в районе здоровый, — объяснил Пригода. — А в области после доклада тебя сразу больным признают.
Прямо из приемной обкома в психушку отвезут. Сам знаешь, партия ошибок не допускает. Ты только про выходцев из прошлого упомянешь, тебе тут же диагноз и поставят. Сафонов, какой диагноз Ивану Акимовичу поставят? Иван Семенович торопливо перемолол кусок колбасы, внимательно оглядел кусочек хлеба.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
