Былицы-2
Шрифт:
Глядь, Галина Будимировна кашель нехороший заприметила да бледность на лице, да бессилие в руках, и давай причитать на подругу безответственную, запустившую болезнь в дом свой светлый:
– Что ж ты, Паечка, очумела совсем?! Одичала что ль? Не топлено, самовар холодный! А ты каркаешь кашлем страшным, словно ворона подбитая, бобылём старым на печи разлеглась, заразу подпитывая. Совсем ты детей своих не любишь! Обездолить их решила от самодурства старческого, – между тем разводила огонь в печи Галина Будимировна.
– Не ругайся, Галя, я только чуток решила похворать. Никто б и не заметил, – дружественно оправдывалась староста.
– Вот пожалуюсь
– А если б я не зашла любимую дружку мою проведать, так и зацвела бы ты в своем болоте кашлем да хрипом?! – заваривала травы горькие душистые, лекарственные в славном чайнике с цветами расписными по боками.
Посмеивалась Павлина Куприяновна расторопности, хозяйственности и угрозам незлобливым. Приятно было так на лавке сидеть, укутавшись в платки, да на нянчанье милостивое смотреть, узнавая сердце золотое старой подруги любимой.
– Какими судьбами, Галя, в нашем краю?
– Так, внука сватать приехали за красавицу вечкановскую, ну, и я увязалась родню с друзьями повидать – люблю праздники. – Тепло улыбнулась Галина, ватрушку кусая и чай горячий задувая. –Вот, думаю, загляну к Паячке-подружечке, гостинец привезу-порадую, чаю ее душистого отопью, речей стоумовых послушаю, шуткам дивным посмеюсь. Давно, ведь, не виделись… Жизнь такая пошла – хлопоты да заботы. Спасибо, Господи, приятные, свадьбы да именины.
Павлина Куприяновна тоже раскраснелась от благодушия: от ухаживания да внимательности кашель прошел, тепло стало в избе и на сердце.
– Ну, рассказывай, отчего это ты в тоску зеленую окунулася, где настроение свое потеряла, почему прячешься от людей в берлоге своей? – и серьезно на старосту хворую воззрилась Галина Будимировна, ожидая ответа правдивого. Не было никогда секретов между женщинами, знали друг друга до последней черточки.
Вздохнула тяжело Павлина Куприяновна, лицом мрачнея:
– Видишьли, Галя, тяжело мне в последнее время с людьми общаться стало. Не могу более честно от души с ними разговаривать. Не хотят люди правду слышать, расти и улучшаться, а только жаловаться гожи. Вот, скажем, просят меня о помощи, – собираю помощников; те наизнанку выворачиваются, а эти горемычные вдруг отнекиваются, уверяя, что никогда в подмоге не нуждались. И все напрасно для них, все ненужным оказывается. А потом петух жареный в мягкое место клюнет – опять бегут. И не могу я им больше в глаза смотреть. Вот дала б по башке ложкой – да с них как с гуся вода, только жалуются: сначала на родных, соседей, потом и до меня очередь доходит. Забываются и вновь ко мне же прибегают жаловаться. И если б только жалобами дело заканчивалось, а то ведь горе-беда с ними творится, я же вижу. Вот какиедела пошли в Вечканово, Галечка. Мыслилось мне повыгонять их с деревни, Кронид Егорыч может быть так и поступил бы, да сердце кровью обливается – не выход это. Должна я ключик найти, разобраться, что это такое натворилось, отчего люди помешались умом и совестью.
– Что-то ты, Павлинушка, преувеличиваешь, –недоверчивопомотала головой собеседница. –Во всякой семье не без урода, как говорится, есть и бестолковые, и подлые в селах, но ты что-то раздуваешь до масштабов вселенских.
Вздохнула второй раз тяжело староста, ибо зря слов на ветер никогда не бросала. Отпила горячий чай и продолжила:
– Мысли стали появляться оставить службу. Только языком обмолвилась, – люди уважаемые на дыбы встали, уж очень много лет на мне все дела завязаны, привыкли все к укладу Кронидом Егорычем заложенному. Доверие со всех сторон. Да и я, честно сказать, что делать буду без работы каждодневной? Да и сил во мне – мерено-немерено. Чувствую в себе много резвости, бодрости, только вот настроение потерялось. Как увижу издалека тех, кому помочь не могу, покой и доверие теряю. Умом ведь все понимаю, – назидательно сама себе повысила голос Павлина Куприяновна, – что каждый своему счастью кузнец, и никто не может ни научить, ни за него жизнь прожить. Поэтому, как вижу этих непутевых, так дар речи теряю. Жизнь их наказывает страшней моих упреков с назиданиями, и вся критика в жалость оборачивается. А эти несчастные думают, что правда за ними сталась, и опять продолжают могилу себе рыть, на неприятности напрашиваясь.
Вот скажи мне, подруга верная, неужели я состарилась, потеряла ума ясность?
– Думается мне, Паечка, дорогая моя подруженька, что и в самом деле настроение свое где-то ты посеяла. Вот где корень твоих бед насущных и кашля яростного! Поэтому сделаем так: у тебя останусь на пару деньков погостить! Поухаживаю за тобой, в баньку пойдем попаримся, отдохнем душой, на сватовство полюбуемся – порадуемся за молодых. Так тоска пройдет стороной, – и крепко обнялись подруги добрые. Хороший был план, обоюдо-одобренный.
Улеглись спать на печи теплой и до глубокой ночи молодость вспоминали, в потолок темный вглядываясь, будто видя там юность свою разноцветную.
***
Утром встали две подруги, умылись, помолились и пошли баньку мыть-топить, мечтая провести день в отдыхе и размеренности. Давно не виделись, накопилось разговоров важных, где и душу отвести можно и совета доброго спросить. А где, как не в баньке русской отдыхать и беседовать?
Разгорелась печка, разогрела дерево, разнося дымной аромат на округу. Согрелась банька, камнями скрипучими поскрипывая, веники березовые в пару подготавливая, что б те своим волшебными природными свойствами исцелили раны душевные и телесные.
Разлеглись на скамьях кедровых в пару горячем-густом, что и топор вешать можно, и стала удивляться Галина Будимировна подруге своей:
– Не вышло изтебя старушки путевой, Павлинушка. И телом, и красотой – все девица писаная с моей молодости. Сколько тебе летом стукнет?
– Пятьдесят семь лет, – улыбнулась Павлина Куприяновна.
– Сухощавая, ровная, жилистая, словно кобылица благородная. А волосы какие?! Хоть и седые, да густые и мощные, точно как у девки молодой, – восхищалась подруга.
– Так и ты, Галя, не стареешь, а молодеешь на глазах. Морщины-то только лучистей лицо твое веселое разрисовали. И сама словно пушинка летаешь – все успеваешь.
И обе расхохотались шумно. А потом поддала Павлина Куприяновна жару на камни, пар окончательно баню затмил так, что коленки собственной не видно стало. И давай париться задушевно! Галина Будимировна вышла на малек в предбанник воды напиться да освежиться и слышит в дверь кто-то стучать торопится. Открывает, а там девчушка с глазами испуганными просит старосту позвать.